Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Лорд Альен шагнул вперёд; там, куда он наступил, между каменными плитами показался стебель, а после — ворох чёрных лепестков. Роза. Он занёс меч отвесно, двумя руками — прямо над дрожащим Тхэлассой. Так готовятся к последнему удару — к тому, что оставляет главный след. К последнему аккорду песни. К последней фразе в истории.

— Ты снял с меня эйджх, — прохрипел Тхэласса. — Ни у кого нет… Такой власти.

— Ну, из всех правил есть исключения. Последние двадцать лет без хвастовства могу утверждать, что я — исключение из многих.

— Но твой…

— Осколок моего зеркала не поможет, — тихо, со сдержанной печалью сказал лорд Альен. — Я тебя обыграл.

Тонкие губы Тхэлассы, измазанные кровавой слюной, растянулись в улыбке.

— Я уже понял. Заклятие… памяти, — он закашлялся — обнажённая грудь судорожно вздымалась и опадала — и выплюнул сгусток крови. — Так? Ты вложил в тот осколок своё чувство… Чувство счастья. Тот день был… счастливым. Для тебя. Впервые после… твоего учителя. Я угадал?

— Именно, — лорд Альен вздохнул, будто в очередной раз удручённый предсказуемостью жизни. Синие глаза были обращены к Тхэлассе — хотя Уна сейчас всё бы отдала, чтобы увидеть, какое выражение мерцает в их глубине. Она мечтала о его взгляде, как жаждущий в пустыне мечтает о воде — и, как жаждущий, знала, что мечта не исполнится. — Но ты не учёл, что магия точна, как музыка или математика. Защитные чары такого амулета снимает противоположное чувство.

— Отчаяние, — пробормотал Тхэласса. — Конечно, — и чёрные провалы глаз поднялись к лицу Уны. — Твоя дочь. Ты довёл её до отчаяния — искреннего, — чтобы… лишить меня защиты. Ловко. Очень ловко, Альен. Я не разочарован.

Что?

Довёл до отчаяния, чтобы…

Уна смотрела на них, и странная тьма заполняла её. Злая, клубящаяся, полная обиды, но в то же время — любви без границ и правил. Свет звёзд и месяца укутывал площадь, и сквозь запахи крови и дыма из садов Академии доносилось благоухание древесной листвы.

— Бить? — рвано спросил лорд Альен. — Я не хочу этого, Тхэласса.

— Неподъёмный груз давит, да? Ах, я всегда думал, что из тебя вышел бы плохой убийца… — Двуликий снова сплюнул кровь. — Не бей, Альен Тоури. Не бей и живи. Ти'арг твой.

Воздух, пронизанный солнечными лучами, клубился над замком, наполняя окрестности ленивой духотой. Пышные кроны вязов и буков, круглые листья осин в аллее и в леске у склепа за западной стеной, чахлые деревца на склонах Синего Зуба важно застыли в безветрии. Ели, тёмной стражей выстроившиеся возле рва и в леске неподалёку от подъездной дороги, прятали свою тень, как заповедное сокровище. Даже стрекот насекомых, казалось, притих: они молча впитывали свет и тепло, как и древние серые камни, тронутые разводами мха.

Жара лишала всякого желания что-либо делать. Слуги работали на кухне и в комнатах медлительно, с явной неохотой; конюха, псаря и птичницы весь день не было видно — наверное, после утренней кормёжки животных их сморил тяжкий сон. Уна знала, что такая погода не задержится в Кинбралане надолго (в тенистых предгорьях лето обычно не щедро на тепло), но всё равно с утра металась по замку, не находя себе места. Место, впрочем, нашлось довольно быстро — ей всегда было прохладнее на верхних этажах башен и чердаках. Балкон центральной башни оказался отличным прибежищем: узкий каменный навес защищал от пекла, а выступ соседней башни создавал удобную тень.

И ещё отсюда открывался широкий, спокойный вид, от которого теперь странно саднило что-то внутри. Подъёмный мост над тёмным провалом рва, дорога, извилисто убегающая на юг, и поля за тёмно-зелёными заплатами охотничьих перелесков. Если приглядеться, можно было увидеть даже далёкие крыши домишек Делга — ближайшей из двух деревень, оставшихся в скудных владениях рода Тоури. А сильно высунувшись, Уна различила и начало осиновой аллеи: та огибала замок, чтобы за ним упереться в скалистый бок Синего Зуба. К северу на горизонте голубели покатые профили Старых гор; из-за ясной погоды их линии выглядели непривычно чёткими.

Уна провела рукой по бортику балкона — шершавым, пористым камням, впитавшим недолговечную жару. Нет ничего нового и удивительного в этом виде. Нет ничего нового и удивительного в громаде замка вокруг неё.

Или всё-таки есть?…

Сумрачные камни молчали. Они всегда молчали — в ответ на любой вопрос. Не удостаивали смертных разговорами: к чему болтать, если впереди вечность?

Кое-где бортик опушил влажный мох. Стена соседней башни — одной из южных, гостевой, — была более тёмной и гладкой: её достроили позже, странным придатком к центральной. В Кинбралане многое странно. По столбику, поддерживающему навес, задумчиво ползла божья коровка. Уна улыбнулась, вспомнив Льёни. Интересно, Тим уже добрался до Паакьярне? И рада ли ему питомица, которую семейство боуги порой столь бесцеремонно использует в качестве тумбочки или носильщика?…

Где-то внизу, в проёме одного из узких окон, разнеженно ворковали голуби. Хотя собственной почтовой голубятни в замке давно не было (за голубями приходилось посылать в Делг или Роуви, поскольку для ухода за ними не хватало слуг), сизые пухлые птицы по привычке навещали башни — наравне с ласточками, что гнездились под крышами. Воркование навевало давящую дремоту; Уна прикрыла глаза, растворяясь в звуках, запахах и солнечном тепле. Кинбралан.

Века крови Тоури — их грехов и поисков, магии и мыслей. Боли. Надежд.

Дом.

Её отвлекли дрожащие крики коршунов над полями — так не похожие на безмятежные голоса голубей — и хлопанье совсем не птичьих крыльев. Иней резко снизился и уселся на бортик балкона, точно упавшая серебряная звезда. Уна машинально подставила руку, но потом — в очередной раз — сообразила, что не выдержит такого веса. В конце концов, Инею почти год, и он уже, без преувеличений, размером с небольшого телёнка.

— Совсем зажило? — она дотронулась до тонких чешуек на лбу Инея и получила благодарное урчание в ответ. Дракон свесил хвост и уселся, не без труда сохраняя равновесие даже на широком бортике. — Тебе не больно летать?

Иней фыркнул.

ВОТ ЕЩЁ! Я ДЛЯ ЭТОГО СОЗДАН. БОЛЬНО БЫЛО НЕ ЛЕТАТЬ.

— Звучит самоуверенно, — хорошо, что они наконец-то наедине: можно говорить вслух, не терзая сознание мысленными диалогами. Не то чтобы Уна не любила их — тем более, с Инеем, — но всё же это было слишком… Нараспашку. Беззащитно. — Пока лучше поберечься. Как охота?

НЕ ОСОБО УДАЧНО — ПАРА ЖАЛКИХ БЕЛОК. БАРСУКИ И КРОЛИКИ ПОПРЯТАЛИСЬ ОТ ЖАРЫ.

В мысленном голосе Инея было столько неподдельной досады, что Уна еле сдержала смешок.