Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Всё сложнее ей было справиться с подступавшими к горлу слезами. Эр Алья унизил её — лучше бы он молчал, чем сверкал своей честностью… Синна попыталась представить, что какой-нибудь из почитателей в Дорелии повёл себя так с нею, и её щёки вспыхнули от гнева. Она поправила вуаль, восстанавливая дыхание. Нет, никому другому она не позволила бы ничего подобного. Это уже наглость, а не проявление супружеской верности и порядочности… Подавляя обиду и оскорблённое самолюбие, Синна взращивала в себе злость. Так было проще.

Ещё проще, впрочем, было сосредоточиться на празднестве и забыть обо всём лишнем. Она должна взять себя в руки. Отца бы разозлила её расхлябанность…

Небо дивно синело над головой, а солнечные лучи прогревали красные и белые каменные плиты под ногами. Кое-где площадь была выложена мозаикой, изображавшей вьющиеся растения, башни, зверей и птиц… Знаменитая кезоррианская любовь к красоте. Синна вспомнила Лауру и вздохнула.

Поразмыслив ещё немного, Синна поняла, что дыра, оставленная в ней Линтьелем, уже затянулась. А Ринцо не удалось — и не удастся — прорезать новую.

Белое здание Дворца, похожее на клубы морской пены, возвышалось над веселящейся площадью. Синна не была здесь с того дня, как в поисках Лауры нашла эра Алью, её супруга. Несчастливый день, если разобраться… Она останется в Кезорре, раз уж её лорд-отец так этого хочет, но сразу после праздника начнёт подыскивать другое место для жилья. Стоит написать новое письмо в Дорелию — и у неё будет для этого столько золота, сколько потребуется.

Наконец на деревянный помост перед входом вышли Правители, большая группа в праздничных багряных одеждах. Синна с любопытством смотрела на них — юношей, мужчин и стариков, часть которых была избрана народом Кезорре. Ей такая система до сих пор казалась неудобной нелепостью, а лорд Заэру (Синна отлично помнила) и вовсе каждый раз с презрением стискивал зубы, упоминая о ней. «Чернь нужно держать в руках, иначе она распустится, — говорил он, воинственно размахивая бокалом подогретого вина. — А для этого нужен король на троне, чья кровь освящена богами… Нет других вариантов — просто нет!» И Синна не спорила — сначала потому, что не очень-то вдавалась в суть речей, а потом — потому что действительно соглашалась. Она знала отца как самого доброго и рачительного хозяина для слуг и крестьян, как справедливого арендатора для фермеров; жестокость его слов редко подкреплялась делом. Хотя непослушания он не выносил, и бунтовавшие летом крестьяне Заэру ощутили это сполна…

Синна прикусила губу — как будто, думая о подобных вещах в Кезорре, оказывалась в чём-то виноватой… Лучше уж наблюдать за церемонией.

Белая окантовка на одеянии отличала Верховных — двенадцать Правителей из знатнейших родов страны, чья власть переходила по наследству. Один из них — сутулый старик со впалыми щеками — выступил вперёд и подал знак кому-то за помостом. Синна вспомнила его имя: чар Энчио. Самый могущественный из Правителей, отец того юноши-философа с портрета Лауры… Непросто ему, должно быть, с таким отцом.

«Если что-то пойдёт не так, ступай к чару Энчио: на него можно положиться всегда, даже когда рушится мир», — написал ей лорд Заэру. Но Синна смотрела на суровый профиль с орлиным носом, на длинные скрюченные пальцы — и почему-то не испытывала доверия… Даже на таком расстоянии от этого человека веяло могильным холодом, розгами и табличными сводами правил.

Печальный Ринцо стоял на несколько шагов левее и рассеянно кивал под разглагольствования эра Даолы. Наверное, лелеет чувство вины перед своей бесценной Лаурой — или жалеет о сделанном выборе?… Синна отвернулась, чтобы не встречаться с ним глазами. Возможно, у них ещё будет время поговорить.

На помост внесли картину Лауры, по-прежнему прикрытую тканью. Точнее, вкатили — под картину приспособили подставку на длинной доске с колёсиками; Ринцо для этого приглашал в мастерскую жены рабочих, чтобы они измерили раму. Вкрадчивый и мерзкий ир Пинто на цыпочках подобрался к картине, готовясь в нужный момент сорвать с неё ткань. Синне стало вдвойне не по себе от его паучьих движений.

Что-то не так. Теперь она чувствовала это, как и Ринцо. Есть какое-то подспудное напряжение в этой музыке, и в статуе, и в пирожных на серебряном подносе… Зло, фальшивая нота, изъян.

Чар Энчио выступил вперёд, и человечек крошечного роста — кажется, чар Леро — почтительно поднёс ему свиток с речью. Синна вспомнила, как переживал Ринцо за качество этой речи, когда ему поручили написать её… Но скрывал волнение, чтобы не портить настроение Лауре. Милый, смешной Ринцо. И на что она только надеялась?…

— Жители Вианты! — откашлявшись, крикнул чар Энчио; голос у него был внушительным, но резким и неприятным. Музыка смолкла, однако болтовня, выкрутасы жонглёров и поедание сладостей не прекратились. — Мы рады приветствовать вас на празднестве, которое уже много лет не возвращалось в стены Вианты. Все краски, все плоды и ароматы нашей земли собрались здесь сегодня, чтобы восславить нашу Мудрейшую покровительницу — богиню Велго, что дарует справедливый суд и честные законы своим детям…

Речь была в меру цветистой, но простой и понятной даже для неграмотных; Синна, слышавшая немало речей в Дорелии, легко могла это оценить. Ринцо выдержал баланс словесных украшений и душевности, торжественного тона и ясной формы. Он написал её аккуратно, с заботой — так же, как подстригал розовые кусты в саду или возился в виноградниках. Пока чар Энчио говорил, Ринцо стоял напряжённо, вслушиваясь в каждое слово, и то румянец, то бледность покрывали его пухлые щёки.

Синна гордилась Ринцо, как гордилась бы близким другом. Под размеренные, ритмично очерченные фразы речи она простила его. Простила, слушая о богине Велго, о непростых временах и войне, о долге Правителей перед своим народом, о неумолимом ходе времени и любви к жизни, которую не истребить… К концу речи площадь растрогалась. Многие крестьянки, жёны торговцев и ремесленников, сняв маски, вцепились в носовые платки. Плотники, стекольщики, кожевники и кузнецы кивали с одобрением; глаза менестрелей сверкали алчностью — на какой они наткнулись сюжет для песен!.. Даже овеянная духами чара позволила себе томный вздох.

Это была победа Правителей — или победа Ринцо, хоть его авторство никто и не обозначил. И никому, казалось, не бросился в глаза единственный тревожный момент: «…Пусть не помешает нам и то, что Кезорре выполнит долг союзника по отношению к Дорелии, Феорну и погибшему Ти'аргу. Этого требует наша честь. Лишь вместе мы сможем противостоять злу, идущему с севера, защитить свой очаг и свою свободу».