Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Можно сказать, они и Хелт используют, лишь чтобы добраться до Альена. И вся эта война, которую Соуш и менестрели уже именуют Великой, — только подготовительная площадка. Чёрный труд каменщика. Альен — вот кто истинный архитектор.

Пока Нитлот с ужасом начинал осознавать, перед каким выбором скоро окажется Альен и чем это чревато для всех, над равниной Ра'илг зазвучали новые крики. А сверху, из тяжёлой волокнистой тучи, донёсся густой, бархатный рёв — пугающий, но странно приятный.

И шорох громадных кожистых крыльев.

Нитлот поднял глаза и увидел дракона. Дракона-иллюзию, дракона-призрака — и всё же дракона. Тауриллиан решили пригрозить главным своим сокровищем. Посмотрите, мол, что будет, если не подчинитесь нашим марионеткам…

Нитлот сотни раз видел изображения драконов в книгах и свитках, на картинах и в виде статуй. Читал их описания в хрониках, научных трактатах и просто легендах. Однажды, в Академии, ему посчастливилось взглянуть на настоящий драконий череп.

Но дыхание Нитлота пресеклось, а все мысли бестолково развеялись. Даже страх оставил его — будто весь мир уже летел в бездну, а не пугливо туда заглядывал.

Гигантское чешуйчатое тело, словно выточенное искусным резцом, было гибким, но сильным и величественным. От серебристого блеска, оттенки которого менялись и искрились со скоростью ртути, Нитлот на пару мгновений утратил зрение. Дракон снижался медленно, кругами, плавно поводя змеино-кошачьей головой, помогая себе хвостом на поворотах. Взмахи крыльев его были редкими, но от каждого из них замирало сердце, а половина неба перекрывалась. Глаза дракона (уже с земли) походили на пятна расплавленного янтаря — или дикий мёд, или золото.

— Это иллюзия, — замёрзшими губами прошептал Нитлот — сам для себя. Нельзя забывать об этом. — Просто иллюзия, хотя и очень хорошая. Он растает от любой стрелы, от любого удара мечом по лапе…

На секунду дракон замер в воздухе, с равнодушием скалы осмотрел равнину Ра'илг… И пошёл на серебряно-вихристое снижение. Нельзя было представить более прекрасного пути — и более бесславной для людей битвы.

Раздался глухой стук, и Ринцо ещё раз озабоченно покосился на телегу. Картину Лауры тщательно завернули в мягкую ткань и не очень плотно перетянули верёвками — за этим он лично проследил. Огромная рама в полулежачем положении покоилась на слое войлока, а возница-крестьянин был весьма осторожен. И всё же за каждый слишком резкий разворот или окрик в адрес лошадёнки Ринцо хотелось его отчитать. А то и вовсе — снять с него соломенную шляпу и скормить этой самой лошадёнке…

— Всё в порядке, эр Алья, — ласково проговорила леди Синна. Она шла с ним бок о бок, вплотную к телеге; ветер задорно трепал её бледно-зелёную вуаль и рыжие волосы. Их кончики временами дразняще касались шеи Ринцо, и он вздрагивал. — С картиной ничего не случится. Вы следите за ней так пристально, будто везёте хрустальную люстру для Дворца Правителей.

— Я везу нечто более важное, миледи, — Ринцо вздохнул и согнул руку в локте. Они вступали в оживлённый квартал Вианты, где к тому же многие знали его; неприлично, в конце концов, идти на расстоянии двух ладоней от дамы — будто они незнакомы… Хотя, надо признать, так ему было удобнее. С утра Ринцо мучила слабость и уколы боли в затылке; в последние дни он был до предела издёрган. Он почти не спал в тревоге за Лауру — и в то же время почти не мог бывать дома, допоздна оставаясь в Совете, где они всем составом сходили с ума.

— Давио очень аккуратен. Я уверена, что Вам нечего бояться, — промурлыкала Синна. И очаровательно улыбнулась вознице — даром что парень, смущаясь, не смотрел на неё.

Давио?… Ринцо сам не помнил, как зовут крестьянина. При том, что это крестьянин с его виноградника.

Он вежливо покивал, скрывая досаду. Спокойная насмешливость леди Синны, её румянец и цветущая красота всё чаще его раздражали. Он убеждал себя, что она не обязана разделять горе Лауры — всё-таки она им чужой человек, — но возмущение не проходило.

Какое право птицы имеют петь, а солнце светить, когда Лаура угасает, когда Ринцо, эр Алья, больше не заслуживает её любви?…

Леди Синна, видимо, была в чудесном настроении — как и положено на празднике. Ничего удивительного: она-то не знает о наглых атаках на южных границах… Кочевники Шайальдэ точно с цепи сорвались в эти дни; на памяти Ринцо такого ещё не бывало. Гонцы с мрачными новостями едва успевали курсировать в Вианту и назад. Совет стянул на юг войска, удвоил количество дозорных постов, и на такую дерзость, как при Лоберо, дикари пока больше не решались. Оборотней, сотворённых колдовством, тоже вроде бы не видели. Но кто знает, долго ли продлятся эти «пока» и «вроде бы»…

Ринцо был полон дурных предчувствий. Он оказался среди немногих Советников, которые ходатайствовали об отмене задуманного праздника в честь Велго. Успеха не добился, зато чар Энчио и эр Даола, раньше сдержанно симпатизировавшие, теперь открыто невзлюбили его.

— Смотрите! — воскликнула леди Синна, указывая на что-то впереди. Ринцо нехотя вернулся к красочной и шумной реальности. — Это ведь миншийские орхидеи?

Стайка разряженных девушек-горожанок раздавала цветы. А может, и распродавала: празднество Велго — это всегда отличный источник доходов. Девушки громко перешучивались, прижимаясь спинами к побелённой стене дома, и периодически оглашали улицу хохотом. На двух или трёх из них были маски — ещё один давний обычай…

Чуть дальше по той же улице расположились музыканты — два дудочника и чумазая девочка с барабаном. Незамысловатый мотив долетал и до девушек-цветочниц, так что смехом они заливались на каждой фальшивой ноте.

Вообще, с двух сторон телегу Ринцо обтекала пёстрая толпа. Люди болтали или напевали себе под нос (Челлу бы сюда, эту горе-певицу; хотя хорошо, что Лаура осталась не в одиночестве…), или просто жевали что-нибудь — сладкие лепёшки, орешки, медовые пряники. Женщины нацепили на себя всё содержимое сундуков и кладовок — от масок с крашеными перьями до бус из ракушек; в головах некоторых покачивались целые букеты. С одной стороны, нечего больше и ждать от ремесленного квартала, с другой — Ринцо знал, что и на приёме во Дворце, среди знатных прелестниц, не найдёт ничего другого… Подвыпивший фермер тащил куда-то тощую козу. От компании удалых керов, которым бог удачи сегодня подарил выходной, за десяток шагов несло винным перегаром.

Когда-то Ринцо сумел бы вписаться в суматоху, радостно и бездумно ощутить себя частью огромного, пульсирующего жизнью многоногого тела. По крайней мере, в юности ему это удавалось — даже несмотря на то, что он всегда предпочитал покой и одиночество. После праздников было даже приятнее возвращаться в тишину, в домашний уют и хозяйство.