Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Учитывая взятую пару дней назад Академию — положение почти безнадёжное.

— Милорд? Вы меня слышите?…

— А? — лорд вздрогнул и, увидев испуганное лицо Тайнет, со смехом взял её под руку. — Прости, дорогая. Я что-то стал забываться… Старость. О чём шла речь?

— О миледи Синне. Я спрашивала, нет ли вестей.

Снегирь вспорхнул с ветки, потревоженный скрипом снега под их шагами. Лорд проследил взглядом за его красной грудкой, подавив очередной приступ скорби.

— Пока нет, — коротко ответил он.

— От господина Линтьеля тоже? — ещё более робко поинтересовалась Тайнет. Лорд покачал головой, надеясь показать, что не желает говорить о дочери. Однако Тайнет осталась такой же упрямой, как в ранние годы: набрав полную грудь воздуха, она решительно спросила: — А от… господина Ривэна?

От лорда не укрылось, как дрогнул её голос на этом имени. Искоса взглянув на Тайнет, он повторил:

— Нет.

— Мне просто подумалось… Простите, милорд, за то, что скажу это, — Тайнет прикусила пухлую губу. — Я помню, что Вы просили меня не заводить снова тот разговор… Но…

Женщина замолчала, собираясь с мыслями. Тайнет часто так делала — умолкала посреди фразы, видимо, восстанавливая своё спокойное величие. Лорду нравилось ощущение силы — простой, природной, — исходившее от неё; рядом с Тайнет всегда казалось, что все трудности рано или поздно разрешатся, что всё обязательно будет хорошо.

Но лорд знал и её главную боль — давнюю, глухую рану. Рану, к которой и он — наполовину невольно — приложил руку.

Конечно, новый брак и сын должны были разбередить эту рану. Странно, что он раньше не понял.

— Я слушаю тебя, Тайнет. И догадываюсь, о чём ты.

— По-моему, Ривэну всё-таки надо сказать, — выпалила Тайнет; смуглые щёки — гладкие и спелые, как у девушки, — залил румянец. — Когда-нибудь, если только мы снова увидимся… Позвольте мне сделать это.

— Его нет в городе — и вообще в королевстве, ты же знаешь, — сказал лорд, отводя глаза. — Он ищет Синну. И, Тайнет…

— Я помню, помню: уже слишком поздно, и время сейчас неподходящее, — затараторила домоправительница, почему-то сбиваясь на шёпот, хотя услышать их здесь могли разве что деревья и онемевший фонтан. — Но, милорд… Он уже совсем взрослый. Он имеет право знать. Только сейчас, после Дагала, — (лорд хмыкнул: всё-таки назвала, баловница, сына в его честь…), — до меня дошло, как мы были неправы с ним… Все эти годы. Он ведь всё-таки… — Тайнет опять закашлялась; поймала шерстяной перчаткой снежинку и разглядывала её, будто припоминая, что это такое. — Всё-таки Ваш племянник.

— Это я был неправ, Тайнет, — вздохнул лорд, сворачивая на одну из дорожек ко дворцу. Снегопад усиливался; держать гостью на холоде — верх неприличия. — Я и мой брат. Я любил Ринальда, но он поступил бесчестно с тобой и мальчиком, когда отвёз его в этот дьернский приют…

Что-то заныло в груди, когда лорд вспомнил те далёкие дни. Бедный братишка, он был сам не свой… Они все втроём, впрочем, были сами не свои, по рукам и ногам связанные страшной тайной.

Тайной, которая выросла сущим бедствием, падким на всё, что плохо лежит. И которую лорд Заэру едва разыскал в энторских трущобах этим летом.

Его родная кровь — от незаконного союза, немыслимого в глазах богов и людей… «Я не знаю, Дагал, — твердил Ринальд, с отчаянием разрубая мечом воздух — в старом зале замка, где они обычно упражнялись. — Сам не знаю, что нашло на меня… Как думаешь, это колдовство? Какие-нибудь шайальдские зелья?»

Ринальд отлично владел мечом. Всегда — куда лучше его самого.

И погиб в битве, как мечтал. У озера Гон Хальм, в Альсунге: король Дорелии отправил тогда немало рыцарей в поддержку Ти'аргу, на одно из этих бесчисленных побоищ…

Если верить песням менестрелей, пал Ринальд от руки самого Хордаго Альсунгского. Для него это, наверное, даже имело какое-то значение — для него, но не для Дагала…

— Я расскажу Ривэну, Тайнет, — пообещал лорд, пока они бок о бок поднимались по мраморным ступеням дворца. — Как только он вернётся, я всё расскажу ему.

Тайнет ничего не ответила: вокруг было уже многовато чужих ушей. Но лорд почувствовал, как его руку благодарно пожала крошечная ладонь.

Зелёное безмолвие, дышавшее влагой от недавнего ливня, на поверку оказывалось полным звуков. Мягко стукали капли, соскальзывая с верхних листьев на нижние, а оттуда — в траву; бугристая кора шуршала под шкурой лениво ползущей куда-то змеи; надрывались стрекотаньем цикады, а чуть западнее, в дупле самого высокого и разлапистого дерева, тихо гудел осиный рой. Неподалёку было одно из местных маленьких озёр, и птички, что гнездились по его берегам, слишком шумно взлетали. Утробно квакали, глотая тяжёлый воздух, довольные жизнью лягушки — и Тааль услышала, как вдруг умолкла одна из них: донёсся короткий всплеск, сердитый вскрик — и всё.

Наверное, Гаудрун снова взъярилась. И как в неё входит столько еды — непонятно… Видимо, всё от беспокойства за Биира.

«Раньше я не слышала так хорошо», — озабоченно подумала Тааль, приканчивая скудный завтрак из пары гусениц.

Интересно, это тоже связано со снами об огненных вратах? Или ей теперь просто во всём мерещится магия?…

Дожевав гусеницу, Тааль решила пока не думать о своих снах. Уж очень ей нравилось в этом лесу: чем дальше они продвигались на юг, тем ей (почему-то) становилось спокойнее. Древний как мир водяной младенец указал ей путь, и теперь всё стало более осмысленным. Смысл приобрело даже кваканье лягушек, которые безумно раздражали Гаудрун.

«Всё живое имеет язык. Надо лишь научиться слушать», — учил Ведающий. Тааль только сейчас, пожалуй, начала понимать его.

Она и летала с каким-то особенным упоением — так, будто недавно научилась. Разглядывала незнакомые породы деревьев — с серебристой корой, или круглыми, как шары, кронами, или усыпанные красными, удушливо ароматными цветами. Забавлялась, точно птенец, наблюдая за хамелеонами с длинными липкими языками. Совершала немыслимые кульбиты в воздухе, глядя с высоты на Великую Реку.

«Тебя что, тэверли околдовали?» — бурчала Гаудрун, удивляясь её беспечности. Совесть мучила Тааль, однако не грызла день и ночь: может, её веселье и кощунственно рядом с чужим горем, но ведь она вместе с Гаудрун летит выручать её брата и сородичей…

«Скорее в неё вселились атури воздуха — раз с водой она уже подружилась», — улыбался Турий-Тунт. Гаудрун в ответ на это неприязненно фыркала: она заведомо была не согласна с любыми мыслями «предателя-коняги».

«Тэверли околдовали»… Не очень удачная шутка, если подумать. Интересно, окажись Тааль у тэверли (или тауриллиан, как всё чаще называл их Турий, старательно выговаривая чужие для себя звуки), она смогла бы услышать их, как слышит теперь всё вокруг?… Одна мысль об этом возрождала мучительную неуверенность в себе. Конечно, нет… В представлении Тааль тэверли были настолько выше всех прочих существ, что даже допускать такое было кощунственно.