Вероника Батхен - Лигр [litres]

Эти современные данные вообще серьезно расходятся с устоявшимися представлениями антропологов старой школы. Но есть области, где мнения прошлых и нынешних «неандерталоведов» до сих пор сохраняют частичное единство. Это – представления о «каиновом грехе» неандертальской психики, не столько малоразвитой, сколько вообще иной :

«Неандерталец жил не в одиночестве, охотился большими и малыми группами, но для сложного постоянного общения в крупном коллективе, видимо, не годился: был еще слишком зверем.

Урезанная его покатым лбом префронтальная область мозга, видимо, не имела достаточного «заряда» торможения, сознательного ограничения. Порою стихийно возникали крупные группы, стаи неандертальцев, но взрывы ярости, необузданных желаний или других форм взаимного антагонизма расшатывали, ослабляли первобытный коллектив…»

Нет, это не про Уйму – хотя, кажется, про большинство его сородичей-островитян: Уйма среди них крайне особенный (что ж, в семье людоедов не без урода). Но вот про «наездников» и вообще фейри, эльфов, мавок, потерчат, чугайстеров – да. Разве что у них «расторможенность» выражается не во внутристайной розни, а в хронических формах буйного, губительного веселья [1] Тут впору вспомнить, что нявки «Ведьминого века» – это одновременно и мавки (беспечные дети леса, русалки из племени тех, кто «на ветвях сидит»), и навь, пришельцы из-за посмертной грани. Которые тоже беспечны, вроде как даже беззлобны и безгрешны – но встречаться с ними едва ли не опасней, чем с инициированной ведьмой! Впрочем, и танец спецслужбистов-чугайстеров, изгоняющий навь обратно «за грань», оставляет столь же демоническое впечатление: эта пляска чем-то сродни наезднической скачке… . И про гекса, только у них все еще страшнее: внутренние конфликты задавлены напрочь, зато весь демонический порыв ярости и необузданных желаний (возведенных в нерушимый кодекс поведения) выплескивается наружу, превращая отношения с внешним миром в сплошной джихад. И про инициированных ведьм, которые вообще становятся способны к коллективным действиям лишь тогда, когда в их рое появляется королева, превращая стадо могущественных индивидуалисток в некий сверхорганизм. Впрочем, королева – это у наездников из «Хозяина колодцев», а в «Ведьмином веке» использовано другое название из мира общественных насекомых: матка …

Между прочим, порождений из «Подземного ветра» все вышесказанное тоже касается. Даже включая пересечения с миром общественных насекомых. Ведь представители «городской нечисти» (назовем уж их так, хотя людскому миру они скорее параллельны, чем враждебны) не случайно именуются порождениями : во всем своем многообразии они чем-то сродни разным кастам внутри муравейника или термитника. А роль их всеобщего родителя выполняет сам Город… Он, конечно, не матка: скорее уж батько, а еще в большей степени (тут уже срабатывает не «муравейниковая» ассоциация!) – Автор, создатель «живых сюжетов». Хозяин сюжетов. Хороший автор и хозяин: воистину скорее отец, чем владелец, к своим беспечным творениям он бережен. Наверно, даже более бережен, чем другие Хозяева дяченковских миров. А их много, и принадлежат они к разным цивилизациям, не обязательно даже магическим. Упомянем хотя бы некоторых: «охотники» и те, кто стоит за ними в мире «Пещеры»; неведомые хранители врат (а как еще их назвать?)«Армагед-дома»; Анджей Кромар из «Казни»; сумевший в финале попрать смертью смерть Хозяин Завода из «Дикой энергии. Ланы»; воплощающий нечеловеческую – скорее уж в стиле Воланда! – справедливость Пестрый Флейтист из «Горелой башни»; так и не увиденный нами в лицо (человек он? Киборг? Инопланетянин?) Аманесер из «Уехал славный рыцарь мой»; Хозяева из «Волчьей сыти» (они-то вполне люди, причем представители цивилизации технической, высокоразвитой – может быть, уже миновавшей свой Полдень и теперь устало доживающей век в лучах постурбанистического заката)…

И, напоследок, еще один Хозяин: из «Мира наизнанку». Самый странный. Кажется, он для разного рода «информационных пакетов» (героиня сериала, вочеловеченный курс доллара, «перемещенная» – из кота в человека, личность и пр.) даже не Автор, то есть не Демиург. И тем более не Спаситель/Искупитель, хотя при желании может выступить в этом качестве тоже [2] Но может и в противоположном, по схеме «Мизеракля». Правда, в «Мизеракле» маги наделены лишь локальным могуществом: превратить человека в ключ или замо́к им по силам, а вот перестроить всю сюжетную линию , изменить жанр – едва ли: все-таки они и сами пребывают в одном жанре со всеми остальными персонажами рассказа. А вот Хозяин работает и по-крупному, и по мелочам. Например, встретившись примерно с таким же случаем интеллектуальной и эмоциональной лени, как в «Мизеракле», он преобразовывает уныло-благополучного горожанина… нет, все же не в замо́к, но в питьевой фонтанчик. . А кто тогда?

Трудно это сформулировать – но, пожалуй, с этими виртуально-реальными сущностями Хозяин держится примерно как сисадмин, программист, возможно, даже хакер. Или, переходя с компьютерной терминологии на книжную – Издатель (не Автор, пожалуй, даже не редактор!). «Экранный» вариант – Продюсер или Владелец Телеканала: ни в коем случае не режиссер…

В чем-то это сродни позиции Города (вот только порождения – его «авторские программы», поэтому у Города язык бы не повернулся холодновато ответить им в духе «Ты заплатила за билет, но это не значит, что ты купила мое время»). Сходным образом, похоже, соотносятся роли и возможности некоторых персонажей «Vita Nostra», но там даже те, кто человеком не был никогда или был страшно давно, все-таки не свободны от чувства долга. Система отношений «учитель/ученик» по самой сути своей ограничивает проявления всемогущества старших , даже если степень таких проявлений все-таки велика и плата за проваленный экзамен – смерть.

Зато Максим из «Цифрового» скорее работодатель, чем учитель. Поэтому он действует в худших традициях расы Хозяев. Точнее – многорасового, многовидового, многомирового сообщества…

Иногда Хозяева воспринимают представителей младшей расы даже не в качестве «младших» партнеров, а словно бы как материал – но при, так сказать, неформальной встрече способны принять кого-нибудь из этих «младших» как равного. Случается, в подобном общении проскальзывает какой-то горестный осадок: безрадостная снисходительность Сверхсущества, уже все пути испробовавшего, во всем разуверившегося (обоснованно или нет – отдельный вопрос!): мол, так уж устроен мир, но тебе, малыш, этого не понять… А иногда похоже, что понять все-таки возможно, иной раз возможно даже кое-что изменить – но тут нужны совместные усилия «младшего» и «старшего», причем Хозяин иной раз оказывается в положении или ведо́мого («Соль», «Дикая энергия», «Vita Nostra», отчасти «Алена и Аспирин», еще более отчасти «Пандем»), или даже противника («Уехал славный рыцарь мой», «Пещера», а также «Дикая энергия. Лана» – в которой опробованы оба варианта). Случается, правда, что Хозяин словно бы отходит в сторону, однако эта позиция «сочувствующего, но бездействующего наблюдателя» (в том же «Хозяине колодцев», «Волчьей сыти» или «Подземном ветре») заставляет с особой остротой осознать, почему все-таки фантастика издавна оказывается на стороне младшей расы: смертной, уязвимой, несовершенной, грешной… Даже если в качестве старшей расы выступают не какие-то демонические Хозяева, но мы, люди – а младшенькие представляют собой, в самом прямом смысле слова, баранов.