Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

Двери отворились от сильного толчка снаружи. Ударили слугу в грудь так, что тот охнул и покачнулся к стене.

В проходе, в потоках воды, падающей со свинцового неба, в каскаде капель, стекающих с козырька над входом, замаячили зловещие фигуры мертвецов. Шесть рук потянулось к купцу. Кершкорфф отнюдь не готов был встать к бою столь же мужественно, как тевтонский магистр под Танненбергом. Пискнул, словно мышь, надетая на рожон, и бросился наутек вглубь корчмы. Вийон застонал, когда купец ткнулся в него массивным брюхом, повалил да прошелся сверху. Молодой, не названный по имени слуга немца крикнул отчаянно, хотел броситься следом за принципалом, но в тот же миг две грязные ладони сжались на его руке, а еще четыре – начали дергать, тянуть и переваливать его через порог.

– Закройте дверь! – рыкнул Ян из Дыдни.

Вийон прыгнул на помощь слуге. Юноша рыдал как дитя. Тщетно пытался схватиться за раму двери, тщетно дергался и метался. Вийон ухватил его за рукав кафтана, цапнул левой рукой за запястье. В тот же миг заметил, как рослый человек в доспехах городского стражника погружает зубы в плечо несчастного. Слуга закричал, заплакал, зарычал; вырванный из рук Вийона, влекомый за волосы, руку и одежду, он оказался в центре толпы серых, сгорбленных, мокрых фигур. Кричал и бился, словно червяк, нанизанный на иглу, пока его рвали на куски. Поэт видел, как склонялись над ним жадные головы мертвых, как пальцы со сломанными, измазанными в земле и навозе ногтями раздирали плоть и кости, как вытаскивали дымящиеся потроха из окровавленного брюха, как запихивали их себе в рты…

– В сторону! – крикнул Марчин из Мышинца. Оттолкнул Вийона, повалил его под лавки – в самый последний момент, когда стригоны ринулись толпой к двери. Первый уже стоял на пороге, сделал шаг, другой, вошел в комнату, неловко покачиваясь.

– Вот тебе, жри! – заорал поляк. Меч в его руке запел прощальную элегию, воткнулся в прикрытую вамсом грудь, заскрежетал по костям и вышел с другой стороны. Но клинок, прошив сердце, не удержал проклятого. Стригон продолжал идти: шаг, другой, третий, – и хотя меч все сильнее погружался в его тело, мертвец оказывался все ближе к рыцарю…

– Исусе Христе! – охнул поляк. – Пресвятая Богородица…

И замолк, выпустив меч и оставив его в груди стригона.

– Дверь! – рыкнул Доброгост. – Двери заприте, дураки!

Вийон прыгнул вперед, словно атакующий бык. Ударил плечом в шершавые доски, навалился на створку, почувствовал сопротивление, уступавшее, однако, под его напором. Доброгост пришел ему на помощь с другой стороны. Одним пинком отбросил назад первого стригона, прижал створку к коробу, размахнулся кордом и мощным ударом отрубил в локте руку, что вклинивалась между дверью и фрамугой. Вийон поднял железный шкворень, заложил им дверь, сунув сверху в металлические втулки, Доброгост же помог ему забить железо рукоятью корда.

– Бегите! – кричал безоружный Марчин из Мышинца, уходя от стригона. – Убейте его! Ну же!

Доброгост пошел с кордом на мертвяка. Рубанул в левый бок, со свистом рассек грудную клетку, добавил поперек хребта, снизу, распорол живот с отвратительным скрипящим звуком, лишив тем самым мертвого пары фунтов требухи.

Но стригон продолжал идти, в том же темпе продвигаясь в сторону Марчина, воя и тихо постанывая.

– Умирай, сучий потрох! Сгинь, сатана! – рявкнул Доброгост.

– В сторону! – крикнул Ян из Дыдни. Молниеносно поднял нюренбергский арбалет, вскинул его к щеке и потянул за спусковой язычок. Стрела свистнула, мелькнула размытой полосой в воздухе и воткнулась прямо между глаз умершего. И тогда случилось чудо. Проклятый замер, затрясся, а потом свалился на глинобитный пол, словно мешок вонючего сала. Установились тишина и покой.

– Говорил же я, что это стригон, – сказал Марчин из Мышинца. – А нет против него лучшего способа, как в голову из арбалета выстрелить либо снять ее с плеч. А все те заклинания да инвокации не что иное, как чародейские глупости, летавцев притворство да лжа алхимическая.

– Трактирщик, вина! Давай-ка сюда венгерское да молдавское! – выдохнул Ян из Дыдни. – Все в зал! Вперед!

Мертвецы, или, согласно славной польской номенклатуре – стригоны, вомперы либо упыри – медленно бродили по улицам Саарсбурга. Вокруг домов, мимо лавок. Живые трупы, движимые дьявольскими силами. Хоровод проклятых и призраков, что населили покинутый город. Ни у одного из них не было ни грана гордости иль гордыни. Богатые патриции городского совета шли рядом с нищими, священники – рядом с оборванными ворами и шельмами, мастера – рядом с учениками. Уважаемые матроны рвали на куски человеческую плоть рядом с наряженными в кармазиновые котарди шлюхами, так как, по слову Священного Писания, смерть уравняла все сословия, всех богатых и бедных.

Неужто был это конец света? Судный день? Вийон не был силен в Святом Писании, но в одном был уверен: пока что он не слыхал звука труб, как не являлся и крылатый небесный посланец с огненным мечом, а если даже поэт и не расслышал в пьяном сне гласа архангела, то должен же был, по крайней мере, увидеть огненного дракона или Зверя с девятью рогами. Коль скоро все это с тщательными подробностями описал святой Иоанн в своем «Апокалипсисе».

Медленно и осторожно он затворил ставни и спустился по лестнице вниз, к группке людей, чьи настроения были далеки от радостного ожидания нового пришествия Христа. Женщины всхлипывали, корчмарь молился, а поляки пили и весь гнев свой обрушивали на виновника недавнего несчастья.

– Слушай, ты, падаль тевтонская! – рявкнул Ян из Дыдни, склонившись над бледным, трясущимся, обливающимся потом Кершкорффом. – Если хоть раз еще выйдешь из комнаты хотя бы на шаг, то святым Пафнутием клянусь: я лично тебе жопу с корнем вырву и брошу стригонам как задаток будущего угощения.

– Спасите мои товары, – взрыдал купец. – Они меня уничтожат, разорят. Сто флоренов дам, если пойдете на склады и проверите то…

Ян из Дыдни с размаху воткнул меч в глинобитный пол. Рядом с ногой купца, который тоненько пискнул и замолчал.

– Они повсюду, – сказал понуро Вийон. – Некоторые кружат вокруг нашего дома, а остальные расползлись по городу. Бродят по всем улицам. Город нынче – их.

Одна из женщин зарыдала. Жена корчмаря посильнее прижала к себе ребенка.

– Стригоны ходят медленно, – сказал Марчин из Мышинца. – Опасны они только кучей, будто, прошу прощения, пьяные кметы из Вышегды на сельской свадьбе. А значит, быстрая гончая без труда пробьется сквозь эту стаю толстых волкодавов.

– Чтобы такого убить, нужно ему в голову железом попасть, – проворчал Ян из Дыдни. – Выход у нас один – нужно как можно быстрее покинуть город и поискать укрытия в Нагышебене [171] Он же Сибиу – долгое время центр трансильванских саксонцев. или где в горах, куда эта проклятая стервь не полезет.