Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

Легко отыскал плиту, о которой говорил Реньяр. Плита как плита, была она пористой и выщербленной, раньше он не обращал на это внимания. Нажал плечом на одну ее грань – сначала не происходило ничего, потом он услышал тихое похрустывание, и камень поддался, проворачиваясь вокруг собственной оси. Потом дверь заклинило, и Вийону пришлось использовать чинкуэду, чтобы расширить щель; он с трудом протолкнул плиту дальше – пламя фонаря затрепетало, а поэт явственно почувствовал влажную прохладу, просачивающуюся сквозь щели в нижней части казематов. Будто обезумев, он толкнул влажный блок, упершись пятками в воде, словно Сизиф, толкающий камень наверх. И в конце концов, когда непривыкшему к тяжелой работе поэту казалось уже, что на его утружденной спине вот-вот вырастет верблюжий горб, упрямая плита провернулась настолько, что он сумел пробраться по другую сторону.

Дальше был коридор – низкий, мокрый, темный, довольно резко идущий вниз. Помня слова брата Реньяра, что ведет он прямиком в Затопленную крипту, поэт быстро зашагал, спускаясь все ниже и ниже. Влажный сквозняк раздувал его рясу, холодил распаленное лицо. Коридор вел строго вниз. Вийон примечал, что вокруг делается светлее – свет шел спереди, наверняка из крипты, которая, согласно словам библиотекаря, соединялась с миром.

Коридор свернул внезапно. Сделалось светлее. Вийон шагнул за поворот и…

Вдруг остановился с криком.

Земля ушла у него из-под ног, несколько камней сорвались с края обрыва, полетели вниз, скрылись в гребнях волн, разбивающихся у подножия обрыва! Там не было части коридора, не было Затопленной крипты! Не было ничего! Проход обрывался, открываясь на скалистый, подмытый морем клиф. Все, что находилось за поворотом, теперь пребывало во владениях Нептуна – море приняло в вековечное владение остатки монастырских подземелий.

Поэт с трудом удержался на краю пропасти. Ветер свистел в ушах, а неспокойное море накатывало все выше на скалы. Солнце скрылось за покровом темно-синих туч. Вийон прищурился, ему показалось, будто далеко на юге что-то блеснуло. Быть может, вместе с сумерками на едва живые монастырские стены обрушится гроза?

Значит, вот как выглядит конец миссии Вийона. Вода забрала крипту с телом Фаустина и вместе с ней погребла надежду поэта на неплохой заработок. И что теперь? Что делать? Будь он птицей – слетел бы вниз, чтобы в прозрачной воде высмотреть останки молодого монаха. А если бы выросли у него рыбий хвост и жабры, он мог бы нырнуть в водоросли и гривастые волны, чтобы поднять со дна труп любовника аббата Гиссо.

Увы, поскольку Господь в милости своей призвал его к жизни в человеском обличье, нечем было ему тут заняться.

– Что, все еще не нашел Затопленную крипту?! – зарычал чей-то неприятный голос. – Так она прямо перед тобой, вот уже почти сто лет!

Вийон обернулся, хватаясь за рукоять чинкуэды. Позади поэта стоял брат Реньяр, а выражение лица его не имело ничего общего с прирожденной скромностью библиотекаря. Монах скалил зубы словно волк, а глаза его буравили Франсуа со злостью и презрением.

– Ты разнюхивал в монастыре, как гончий пес епископа, – рявкнул Реньяр. – А я ведь сказал: в этом монастыре нет никаких тайн! И впредь не будет, так как последняя из них упокоится с тобой на дне моря.

Вийон догадался уже, зачем брат из скриптория так настойчиво повторял, чтобы он не боялся ничего, спускаясь по коридору. Реньяр надеялся, что несчастный посланник епископа свалится с клифа и закончит жизнь на скалах у подножия монастыря. Как мило, что он ошибся!

– Ты искал останков проклятого Фаустина?! – крикнул Реньяр. – Этого безбожного шельмы, дьявольского отродья, который пробуждал в аббате Гиссо нечистые желания, а нас всех водил за нос, будто прирученных медведей?! Откуда ты узнал, что мы отнесли его в Затопленную крипту? И что бросили в море еще при жизни старого аббата так ловко, что он не всплыл наверх? Пусть теперь соборует сирен на морском дне! Впрочем, через миг ты и сам узнаешь от него обо всем. Уж поболтаете там себе спокойно, не вспоминая больше о том, чтобы заняться мужской содомией.

Реньяр выставил правую руку из-под полы рясы, а в ответ Вийон чуть не засиял улыбкой. В руке монаха он увидел широкий мясницкий нож – наверняка подходящий, чтобы резать на четверти телятину или свинину, но неудобный, чтобы порубить на куски парижского вора и шельму.

– Я не знал, – бормотал он, пытаясь убедить Реньяра, будто вот-вот наделает в штаны. – Я вам вовсе не враг. И не знаю никакого Фаустина. Да, это правда… Епископ заплатил мне, но я не позволю себя четвертовать за его сребреники… А хотите – так и вам отдам… четверть… половину… – он затрясся так, что защелкали зубы.

Он заметил, что Реньяр уже не так внимателен, как поначалу, что он то опускает, то снова поднимает руку с ножом.

И тогда он напал.

Ударил с полуоборота, вырывая чинкуэду из-за пояса, хлестнул бенедиктинца поперек брюха, с одного удара пропоров черную рясу, сорочку и кожу, развернулся в пируэте вокруг собственной оси…

Реньяр завыл, хватаясь за кровоточащий живот, но не свалился с ног, Вийон мгновенно понял, что не сумел пробить одним ударом все слои сала, а потому клинок чинкуэды не добрался – даже не коснулся – требухи. Монах ударил ножом снизу, метя в подбрюшье поэта, но вор отбил удар левой рукой в сторону – нож прошел в пальце от его бедра и одновременно достал монаха, простым тычком справа, воткнув чинкуэду под левую подмышку и сразу ее вынув.

Библиотекарь захрипел, обрушился на Вийона всей своей тяжестью. Схватил его за руку, ударил головой в лоб поэта. Вийон согнулся, отлетел назад, ударился спиной о скалу, раскинул руки, не выпуская кинжала. Реньяр был словно атакующий бугай: рана, казавшаяся смертельной для сельского парубка, была для него не опасней, чем укол шпилькой для волос. Он схватил поэта, сомкнул руки, стремясь смять его ребра в медвежьей хватке.

Вийон завыл. Вдруг раздался короткий треск, камень ушел у него из-под ног. Пол коридора треснул поперек, тонкая трещина прошла по обеим стенам. А потом огромный кусок скалы откололся, и они полетели вниз – прямо на мокрые от воды камни и обломки скал, на высокие нагромождения битого булыжника внизу клифа.

А когда падали, словно низвергнутые на землю ангелы, рука поэта сама описала крюк за спиной Реньяра. И воткнула чинкуэду туда, где заканчивалась спина монаха, – прямо в левую почку.

Они рухнули с огромной высоты на наклонную скальную плиту. Поэт вскрикнул, понимая, что ничто их уже не спасет. Но всего за миг до того, как он ударился о камни, высокая волна, серая, как валун, ударила в основу клифа. Море, обычно такое убийственное, на этот раз протянуло ему руку помощи.