Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

Эти священники всегда были невыносимы со своими ласками, приставаниями и заигрываниями. Наверняка именно поэтому Вийон решительно ставил любовь к женскому телу куда выше монастырской содомии. Хотя иногда попадались священники, выглядящие словно ангелы, а большинство из них ходило в баню раз в десять чаще, чем шлюхи, поэт все же предпочитал округлости женского тела гибким тельцам молодых мальчиков. Милее ему были луга и рощица Розалии, возвышенные купола Цецилии, гибкие члены соблазнительной в танце швеи Вильгельмины или же красота и притягательность Марии, которую он брал купно с вином и сыром «Под Толстушкой Марго» на парижском Сите, чем задняя норка монастырского новиция. И уж наверняка он предпочел бы и самую толстую и вонючую парижскую торговку объятиям аббата Гиссо.

И все же мужская содомия в одном превосходила обычный, милый Господу трах. Вийон прекрасно понимал, что все эти Маргариты, Юлии, Рифки, Марианы, Генриетты, большие и маленькие, сисястые и жопастые, прекрасно подходили, чтобы пронзать их восставшим капуцином на ложе Венеры, но… что же делать с ними далее, успокоив свою жажду? Разве что только сказать: отвернись же к стене, душа моя. Или: ступай за вином и сыром, милейшая моя подружка. Или просто-напросто захрапеть, возложив голову меж ее соблазнительными пригорками. Поскольку, коротко говоря, все оные женки, пусть вкус свой, как рыба, носили внутри, были, сказать честно, безмерно и пугающе глупы в делах, касающихся поэзии и всяческих муз. Конечно, они слушали с благодарностью стихи и рифмы, но понимали что-то, лишь когда Вийон говорил с ними по-французски. Когда же, после всех трудов, доходило до произведений Овидия или грека Лонга, то даже если они притворялись, что восторгаются, поэт прекрасно понимал, что с тем же успехом он мог бы оглашать стихи с ars amandi [196] Искусством любви ( лат .). старой кобыле или жерди в заборе.

он мог бы оглашать стихи с ars amandi [196] Искусством любви ( лат .). старой кобыле или жерди в заборе.

Конечно, и среди женщин попадались горделивые и высокомерные дамы. Но чем древо раскидистей, тем сложнее взойти на него. Были эдакие Сафо, как Кристина де Пизан, Алиенора Аквитанская либо Аньес Сорель [197] Кристина де Пизан , или Кристина Пизанская (1364–1430), – поэтесса и писательница, автор «Книги о Граде женском», в которой высказывается мнение, что женщина ни в чем не уступает мужчине; Алиенора Аквитанская (1124–1204) – герцогиня Аквитании и Гаскони, королева Франции, королева Англии, мать Ричарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного, покровительница поэтов и трубадуров; Аньес Сорель (1422–1450) – фаворитка французского короля Карла VII, меценатка искусства и красавица. – вот только, увы, порог этот был слишком высок для бедного Вийона. Потому что каждую из этих дам, фехтующих поэтическим словом столь же легко, как и латынью, окружала свита из герцогов, графов и князей подлиннее, чем вереница верных на ежегодную исповедь перед Вознесением.

А между тем у настоятелей, монахов и аббатов всегда имелись полюбовники, с которыми можно было вести диспуты или обмениваться тезисами. И, наигравшись на ложе, решив дела телесные, они могли сколько угодно беседовать о делах духовных, свободные от всяческой жажды. Однако хватит о содомии. Теперь пришло время Затопленной крипты.

Вийон ощутил дрожь. Не нравилась ему эта мысль – возвращаться в катакомбы под хорами.

– Брат Реньяр, слышал ли ты когда-нибудь о Затопленной крипте?

Библиотекарь поднял взор от кодекса, который он как раз переплетал в мягкую телячью кожу. Вийон почти согнулся под внимательным взглядом красных его глаз.

Он до сих пор не нашел ни одного упоминания об этом месте. Монахи, которых он расспрашивал, опускали глаза, качали головами или спокойно просили на языке жестов, чтобы он позволил закончить им молитву. Реньяр был единственным, кто не стал качать головой и уходить от ответа. Просто смотрел на Вийона проницательным взглядом.

– Отчего же вы спрашиваете об этом месте, брат?

– Поскольку не все ваши монахи, умершие в этом монастыре, упомянуты в списках умерших. Я же хотел списать их имена с гробовых таблиц, чтобы не пропустить никого, кто заслуживает упоминания. Иначе молитвы, которые Его Преосвященство собирается произносить в Нанте, не достигнут престола Господня. Ведь поминальные молитвы должны быть произнесены, чтобы умиротворить ошалевшее море и спасти монастырь.

Реньяр молчал.

– Я прибыл, чтобы вам помочь, брат библиотекарь, – добавил поэт. – А потому окажите мне любезность.

– В крипте этой никто не бывал со времен Людовика Святого.

– То есть это место все же существует?

– Над самым берегом моря, чуть ниже катакомб. – Библиотекарь задумался на миг, поглядывая налитым кровью взглядом куда-то в пространство. – Но найдете вы там немного. Гробы и кости, коим больше двух веков. Останки нескольких монахов, позабытых даже в наших книгах.

– Брат, я настаиваю. И униженно об этом прошу.

– Вход расположен за каменной плитой, в северном конце прохода. Не потому, что это тайна, а потому, что когда строили монастырь, крипту предназначали для рефугии [199] От лат . «refugium», «убежище». братьям в случае нападения врагов – англичан или французов. Ты найдешь ее легко, это большая плита в северной стене: достаточно крепко подпереть ее с одной стороны – и она легко, словно страница этой книги, развернется. – Реньяр захлопнул кодекс с таким звуком, что пламя свечи, горевшей на подставке, затрепыхалось от дыхания ветра.

– Спасибо тебе, брат.

– За плитой коридор ведет отвесно вниз. Но не бойся, брат, ступай смело, ничего не бойся: он приведет тебя прямиком в Затопленную крипту. Она вырезана в таких скалах, что сомневаюсь, чтобы до нее сумело добраться море. Ты можешь даже не брать с собой фонарь – хотя в коридоре темно, наверху в крипте есть щели, сквозь которые внутрь проникают лучи света.

– Я до гроба благодарен тебе, брат, – сказал Вийон.

– Это вовсе не тайна, – проворчал в ответ Реньяр. – В этом монастыре нет никаких тайн. Кроме тайны явления Пресвятой Девы Марии, – добавил с улыбкой.

Вийон кивнул и сделал вид, что внимательно изучает жизнеописание набожной и скромной жизни святого Сульпиция, затерявшееся меж страницами монастырских хроник.

Но всего тремя здравицами позже он уже спускался в катакомбы…

На полу крипты морской воды все так же было по щиколотку, как он и запомнил со времени предыдущего своего визита. Он спешил: хотел спуститься в крипту до повечерия, прежде чем солнце погрузится в море и над аббатством распрострет свои крыла темная, словно чернила, ночь. Прихватил с собой веревку и фонарь. А под черной бенедиктинской рясой спрятал свою верную подругу – острую словно бритва чинкуэду, которая не раз и не два уже выручала его в сложных ситуациях.