Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

– …Я обладаю доказательствами того, что в нашем аббатстве было совершено преступление. Виновен в нем мой предшественник, Бенедикт Гиссо, да смилостивится Господь над его грешной душой: он, воспылав грешной страстью, приказал убить брата Фаустина. Кровь убитого запятнала весь монастырь и все наше сообщество, тем паче что у меня есть основания полагать, что замешано в это было куда больше людей. Поэтому во имя Господа нашего Иисуса Христа я хочу, чтобы вы открыли мне все, что знаете об этом деле. А если есть меж вами виновные или скрывающие что-то, то пусть выступят вперед и признаются в своих грехах, и им будет назначено искупление и, возможно, они получат прощение. Давайте, братья, отворите сердца пред своим аббатом. Кто виновен – пусть выйдет вперед.

Установилась тишина. Ветер бушевал вокруг церкви, море с глухим гробовым стуком билось в берег. Когда церковь содрогнулась, затряслась, все вздрогнули, а потом до них донесся отдаленный гул обрушившихся вниз скал. Море же становилось все ближе.

Никто не пошевелился. Ни один из монахов не вышел вперед.

– Вы и правда скрываете некую тайну, – сказал Вийон негромко, водя взглядом по лицам старцев. – Отчего я не вижу среди вас ни одного молодого лица? Где новиции [200] Новиций (от лат . «novus», «новый») – послушник, собирающийся стать членом монашеского ордена; обычно срок пребывания в новициантах составлял 12 месяцев. ? Где постуланты [201] Постулант (от лат . «postulare», «просить») – проситель, обращающийся за разрешением принять его в монастырь. ? Кто из вас виновен в смерти Фаустина?

Вдруг один из монахов вздрогнул. Бородатый седовласый старец выступил из толпы. Медленно прошел в сторону хоров, остановился перед лестницей и преклонил колени, словно придавленный тяжестью злых деяний. Это был келарь, монастырский управляющий.

Вслед за ним поднялся худой монах с сединой в бороде и лысым черепом. Встал на колени перед приором и перекрестился трясущимися руками. Камерарий.

А потом присоединились к ним и другие. Некоторые шли горбясь, склонившись, другие ползли на коленях, с четками в руках. Одни всхлипывали, у других выражение лица было как у собаки, о спину которой только что кто-то сломал палку. Выходили по очереди: согласно монастырским своим должностям: кантор, канцелярий, пономарь, инфирмарий, ялмужник, привратник, официалы, а в самом конце – сгрудившаяся, словно перепуганные овцы, серая толпа рядовых монахов.

Весь конвент, все собрание, весь монастырь собрался вокруг аббата и Вийона. Их окружало тесное кольцо бледных лиц и выбритых голов.

– Все? – прошептал побледневший аббат. – Вы все… виновны? В смерти Фаустина?

– Это было дьявольское семя, отче! – прохрипел келарь. – Он околдовал старого, бедного отца Гиссо, смущал наши умы и возбуждал дьявольское желание. А потом ушел от него прямо в объятия епископа.

– Что вы с ним сделали?

– Бросили в море в гробу, оплетенном цепью, – ответил монах. – Попал он туда, где ему самое место, потому что, как говорит наш патрон святой Бенедикт, каждому дается по нужде его. Бросили мы его туда, где была Затопленная крипта. Заперев живым в гробу, опутанном цепями, чтобы он не сумел выйти. Попал он туда, где пребывает Проклятый и ангелы его. На самое дно!

– Пришли ли вы молить о прощении?

– Мы пришли упокоить нашу тайну рядом с телом Фаустина.

Монахи встали – все как один. Вийон и аббат оказались вдруг в центре бури, что была куда опасней, чем та гроза, что безумствовала вокруг монастыря. Та несла молнии, ветер и дождь, эта же состояла из воздетых и падающих рук монахов, их решительных, бледных лиц и тел, покрытых черными рясами.

– Братья, что вы делаете?! – крикнул аббат. – Помилуйте, во имя Господа…

Не помиловали. Вийон почувствовал, как его хватают десятки рук, огрубевших от четок, пера, работы в поле и саду, воняющих гессо, которым склеивали страницы книг. Он дернулся, потянулся за чинкуэдой, но ему не дали ее вынуть. Не успел он произнести ни одной строки « Pater noster », как был уже схвачен, обездвижен, с выкрученными за спину руками. Минуту-другую он еще дергался, раздавая пинки, но вскоре его лишили и этой возможности выражения неудовольствия.

– Это бунт! – кричал аббат. – Пойдете в тюрьму, братья! Под епископский трибунал!

Никто не обращал внимания на его слова. Из-за спины бенедиктинцев вынырнуло четверо монахов, несущих простой гроб, четыре могильщика аббата и поэта.

Вийон прекрасно понимал, что их ждет. Кричал, дергался в руках бенедиктинцев, но с тем же успехом мог бы он толкать скалы, на которых выстроен был монастырь.

– Давайте их сюда! – скомандовал келарь. – Связать им руки за спиной!

– Боже живый, что же вы делаете, братья! – рыдал аббат. – В чем же моя вина, милые вы агнцы? Отдайте сперва меня под суд…

– Заткните ему рот, братья, – проворчал пономарь. – Зачем нам выслушивать еще и проклятия аббата.

Кто-то из монахов сунул Якову в рот его собственный капюшон, оторванный от сутаны. Другой придержал его руки, а келарь связал их ремнем.

Вийон стонал. Гроб был рядом, у его ног. Он почувствовал, как его подхватывают мощные руки.

– Это вопиющее насилие и бесправие! – зарычал он так, словно всю жизнь свою был богобоязненным христианином, что всякий день, от заката до рассвета, придерживался права Божьего и человеческого. – Я не под вашей юрисдикцией! Прочь, козлины, от меня! Прочь, попы, лбы бритые!

Крики помогли ему только в том, что он тотчас же получил локтем в ребра, а потом кулаком в морду. Его кинули в гроб с такой силой, что загудели доски, а потом, словно Божье наказание, свалили ему на голову аббата де Монтея. Вийон зарычал, придавленный ко дну, хотя аббат, сказать честно, весил не больше, чем обычная шлюха, объезжающая полюбовника методом святого Франциска. Но, как легко можно было догадаться, поэт не пришел от этого в восторг.

Крышка опала со стуком, приглушив вопли Вийона и крики аббата. Они дергались, стиснутые в узком, душном гробу, тщетно лупя в доски. Поэт услышал звон цепи, почти почувствовал, как обматывают ее вокруг их тюрьмы, словно железную змею. И тогда понял, что это конец. И только вмешательство святого или архангела поможет им выбраться из этой ловушки.

– Что делать?! Что делать?! – стонал аббат. – Брат, помоги! Смилуйся!

– Молись, а я стану думать! – крикнул паникующий Вийон, чувствуя, что еще миг – и он наделает в штаны.

Увы, пока что единственным способом спасения, что приходил ему в голову, была предсмертная исповедь…

Он почувствовал, как монахи подняли гроб и понесли его вглубь хоров. Вийон чуть ли не всхлипывал, чувствуя, как они спускаются вниз. Направление движения не оставляло никаких сомнений: двигались они в катакомбы, в Затопленную крипту.