Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

Лионель взглянул на прекрасное бледное лицо покойницы. Его еще не тронуло разложение… Руки женщины, вытянутые вдоль тела, были тонкими и изящными. Вдоль тела… Что-то тут было не так…

– Рабюстель! – крикнул он. – Ты старый дурень!

– Что ты там бормочешь? – варнак склонился над лежащей.

И вдруг карлик понял! Эти руки… Эти мертвые руки не должны, не могли лежать по обе стороны тела, если раньше они лежали на груди!

– Что это… – начал Рабюстель и замолчал.

Неожиданно в глазах покойницы заплясали два огонька белого света, а на мертвом теле вспыхнули языки белого пламени.

– Жжет! Жжет меня! – завыл Рабюстель. Белый, как раскаленное железо, огонь охватил его фигуру. Плащ и вытертый кубрак в один миг заполыхали ясным огнем.

Лионель, ослепленный внезапным светом, непроизвольно отпрыгнул подальше и спрятался за ближайшим надгробием. Через миг выглянул, прикрывая лицо руками.

Рабюстель пылал. По плащу его плясали хаотичные языки белого огня. Лионель почувствовал тошнотворный смрад горящего мяса. Рабюстель упал на колени, а карлик развернулся и побежал. Гнал что было сил, спотыкаясь о надгробия, падая на каменные плиты и таблички. Сзади услышал еще тихий шум, но уже успел добраться до ворот кладбища и, проскочив темную пасть их, погнал вниз по улочке.

В пропахшей тухлым пивом и трухлявым деревом корчме «У Матфея» в ту ночь было немного гостей. Ясное дело, не было тут и пусто. По крайней мере, не пустовала она для самого Матфея, поскольку в кабаке этой ночью собрались самые серьезные окаянники Ренна. Потаскухи и их кавалеры, висельники, уркаганы, святотатцы и кладбищенские грабители. За старыми, залитыми вином столами рождались планы будущих преступлений, грабежей, краж, нападений.

Главной в этом обществе была одна очень видная персона. На столе, нагловато насвистывая, сидел мужчина в порванном кубраке. Его загорелое, покрытое шрамами лицо некрасиво опухло и покраснело от пьянства. Когда окаянник насвистывал, во рту его были видны выщербленные желтые зубы. Когда же отбрасывал со лба редкие волосы, обнажались красноватые шрамы. Устав от безделья, он потянулся к лежащей на столе лютне и ударил по струнам. Бренькал довольно умело, и в гомон разговоров, в пьяный храп прикорнувшего под столом бородатого лиходея ворвались слова песенки:

– Хватит тебе бренчать, Вийон, – отозвался мужчина постарше в испятнанном вамсе, с остатками волос, прилизанными на морщинистом черепе. – О себе, что ли, поешь? Твоей же матушкой шлюха была! Говорят, нашли тебя в Париже на Глатиньи, где шалавы своих ублюдков бросают…

– Ни слова о моей матери, Сорбон. Она же… не в канал меня бросила.

– Уж лучше бы так, а то вор из тебя никудышный, Вийон, – старик приблизил к лицу правую руку. Вместо ладони, которую ему отрубили за воровство на десятом году, торчал широкий, острый крюк. Отчего все грабители Ренна звали Жана Сорбона просто Крюком. – Спартачил ты работу. Такой домик мог трахнуть…

– Я думал, что стражники прибыли. А что, должен был ждать, пока преподобный палач Петр Крутиворот меня вздернет? А ты что же, стоял и ждал бы, пока тебя башмай на цюпу возьмет?!

Крюк ухмыльнулся хитро. Маленькие его глазки внимательно смотрели на вора. Вийон взглянул на цыгана Ле Люпа и на Ханса Синемордого. Сорбон начинал его раздражать. В очередной раз за несколько последних дней. Да… Неужели он пытается пошатнуть его, Вийона, авторитет в обществе? Может, покончить с ним? Он невольно коснулся рукояти кинжала за поясом. Но мог и подождать, расправиться с Крюком через неделю. К тому же – а вдруг тот прав? Последнее дело он завалил: не сумели они взять дом богатого купца, причем именно из-за него, Вийона. Стоя на стреме, он дал отбой, закричав, что идет городская стража. Сбежали оттуда как последние дураки. А на самом деле он услышал просто нескольких припозднившихся грузчиков. Правду сказать, накануне они крепко залили зенки у Матфея, но Вийон так и не сумел простить себе свою ошибку. «Проклятый мир, – подумал он, – снова наклевываются трупы». Но с Крюком все было не так просто… Захотелось вдруг выйти на свежий воздух. Покинуть эту вонючую дыру, подняться повыше, бросить паршивую жизнь бродячего вора, философа и… поэта. Последнего человека он убил три месяца назад. Во время ссоры из-за прелестей шлюшки Марго. А теперь снова дело идет к поножовщине…

«От жизни не сбежишь», – промелькнуло в голове Вийона. Стоило принимать ее такой, какая она есть. Он вспоминал свою единственную попытку покинуть сию юдоль скорби – когда он был еще мальчишкой. Старый чердак, конопляная петля и качающийся табурет. Но он оказался скверным палачом для самого себя. Его без труда спасли. И дали три десятка розог.

Кто-то тянул Вийона за рукав. Он открыл глаза. Рядом стоял старый Матфей.

– Что, закончили уже? И как, стоит она тех пяти эскудо?

– Свеженькая, как для сучки. Пойдем-ка со мной в сени.

– А что там?

– Не знаю, – прошептал Матфей. – Лионель пришел. Плачет.

– Люп, – Вийон повернулся к молодому вору со смуглой цыганской кожей, что сидел неподалеку, – пойдем.

Молодой окаянник улыбнулся, блеснув белыми зубами. В нем Вийон был полностью уверен. Ле Люп Крюка терпеть не мог. При этом оказался хорош в бое на ножах, пережил уже не одну поножовщину в мерзких закоулках Ренна – города отбросов.

Вийон молча шагнул за трактирщиком. Матфей провел их в мрачные сени. Воняло тухлятиной и влагой. В слабом свете, что сочился из главного зала, Вийон увидел клубок тряпок на лавке в углу. Потом услышал всхлип. Клубок тряпок шевельнулся, наружу выглянуло бледное личико. Что-то мокрое капнуло на старые доски пола.

– Лионель? – Вийон внимательно вглядывался в уродливого карлика. – Что случилось?

– Рабюстеля убили… – всхлипнул калека.

Люп с шипением выдохнул. Вийона передернуло от волнения.

– Что вы делали? Трупы трахали?!

– Как и каждую неделю… – простонал Лионель. – Вскрыли калоцу. В смысле, гроб по-вашему. Должны были холодную достать… А она… мертвая, деревянная, значит, а потом – раз, и встала в огнях. И Рабюстель… Рабюстель – сгорел…

Вийон оглянулся на Ле Люпа. Тот положил ладонь на рукоять ножа.

– Рабюстель был хорошим вором, – пробормотал он. – Часто проставлялся. Нельзя так кинуть товарища.

– Так и не кинем, чтоб ему! Лионель, что произошло? Кого вы достали? Говори ясней.