Яцек Комуда - Имя Зверя. Ересиарх. История жизни Франсуа Вийона, или Деяния поэта и убийцы [litres]

– Помолимся, братья и сестры! Помолимся о Божьем благословении инквизитора святого отца, его преподобия Николя Жакье, и уважаемого господина Франсуа Вийона, которые, милостью Господа, освободили наш город от ужасного Зверя!

Люди падали на колени. Плакали. Не плакал только преподобный Жакье. С легкой улыбкой смотрел он на предназначенное для поэта пустое место на лавке.

– И где же, выходит, он это золото прячет? В сундуке в подвале? – спросил Вийон двух воров-оборванцев, сидевших с ним за залитым вином столом в скверной корчме «Под Сарацином» в Нижнем городе. – Не брешете?

– Вход туда из сада, через люк. А сперва через стену надобно перелезть. Она невысокая. Мы все видели. Я залезу на стену, а с нее переберусь на липу…

Вийон одним глотком опустошил кубок мерзкого кислого винца.

– Сто тысяч чертей, если не брешете – я в деле! – сказал. – Триста золотых эскудо на дороге не валяются.

– Когда выходим?

– Как только стемнеет, морды! За дело! Золото ждет нас.

Шлюха, сидевшая на коленях у вора, весело рассмеялась. Вийон проставлялся ей вот уже два дня. Она же отдавалась ему задаром – поскольку он обещал, что опишет ее в поэме.

– Хлебом и вином клянусь, братья, – сказал поэт, ухмыляясь. – За нашу удачу!

– За удачу.

Все стукнулись кружками.

Далеко в соборе били колокола.

Во тьме, освещая себе путь красным фонарем, пробирались две фигуры. Рубиновое свечение выхватывало из мрака абрисы надгробных плит. Покрытые надписями и рельефами, надгробия, казалось, двигались, как будто камень оживал под пурпурным светом. Погасшие сморщенные лица скалились, показывая клыки. Змееобразные драконы и надгробные василиски свивались на каменных обрамлениях могильных плит, отпугивая смельчаков, которым вздумалось бы нарушить покой мертвых. Но когда круг света передвигался за могильные плиты, кажимость потаенной жизни исчезала. Оставались лишь черные прямоугольники под серебристым сиянием. Голые, покрытые инеем деревья казались в этом сиянии уменьшившимися и неопасными.

Рабюстель шагал первым, припадая на левую ногу. Для него это был не первый случай. Но, вышагивая между могилами, Лионель чувствовал, как холод берет его за горло. Ему было страшно. Был он карлик, ноги у него были кривые и короткие, поэтому, чтобы поспевать за товарищем, он почти бежал, подпрыгивая и покачиваясь. К тому же спина его сгибалась под тяжестью завернутых в тряпки инструментов.

Рабюстель вдруг остановился, карлик почти наткнулся на него. Проводник прислушивался минуту, а потом, словно крадущаяся рысь, одновременно решительно и мягко свернул направо. Из темноты внезапно вынырнул едва видимый край надгробия. Небольшую могилку соорудили недавно, свежую землю покрывал иней.

– Есть, – прошептал Рабюстель. – Малой, готовь лопаты!

Карлик бросил сверток на землю и дернул, вываливая содержимое на траву. Блеснули в лунном свете кирки. Рабюстель разложил рядом кусок полотна.

– Доктор Агриппа сможет пилить кости, сколько душа его пожелает, – сказал он тихо. – Причем – молодухины. Раритет…

– Долго она тут лежит? – спросил Лионель. – А чтоб его чума разорвала! Давненько я себя так не чувствовал, как нынче.

– Хорошая, сутошной свежести, холодненькая, – проворчал Рабюстель на жаргоне городских кладбищенских гиен. – Вон там начинай, от головы.

Когда Рабюстель воткнул в могилу лопату, Лионель со страхом оглянулся. Казалось, эхо прокатилось по всем подземным криптам и катакомбам некрополя. На Рабюстеля это не произвело никакого впечатления. Он работал, тяжело дыша. Спешил, землю из могилы выбрасывал на кусок материи. Не должны они были оставить после себя никаких следов.

Копали долго. Лионель уже не замечал, как пот стекает из-под надвинутого на лоб капюшона. Всматривался в землю, ожидая того мгновения, когда услышит удар железа о деревянное веко гроба. Почти молился, чтобы это наступило как можно быстрее. Но когда лопата Рабюстеля наконец ударила во что-то, ответившее слабым стуком, по спине его пробежала дрожь ужаса. Их окружало мрачное кладбище. Молчаливые деревья в инее да могилы, что смотрели на них со всех сторон. Тени их переплетались с полосами лунного света, резали пространство на черные и серые пятна.

Рабюстель снял лопатой влажную землю с двух колец, врезанных по бокам гроба. Взял толстую конопляную веревку и пропустил ее под оба ухвата. Быстро вылез из ямы и ухватился за конец веревки. Когда они сдвинули гроб, что-то тихо затрещало. Гроб был тяжелее и массивнее, чем они предполагали. Миновали долгие минуты, прежде чем он упокоился на кучке песка. Дубовый солидный гроб, с медной оковкой в форме грифонов и орлов, выглядел зловеще. Лионель беспокойно огляделся. Ему показалось, словно кусты вдоль тропинки, по которой они сюда пришли, стоят не так, как должны были. Как стояли днем. То ли приблизились друг к другу, то ли стало их больше.

– Рабюстель! – прохрипел он. – Что мы… Что мы делаем?

– Хватит стонать. Ты ж уже потрахивал холодных! Этого тоже счас уделаем.

– Эту, – поправил шепотом Лионель. – Она молодой преставилась.

– Патрицианка, сука! – Рабюстель воткнул лом в щель между веком и основой гроба. – Сама померла или как-то так.

Карлик закусил губу и перекрестился. Заметил, что по ссохшемуся бородавчатому лицу бесстрашного Рабюстеля текли крупные капли пота. Грабитель склонился, его большая, лишенная волос и бровей голова высунулась из капюшона. Изо всех сил подцепил он ломом крышку гроба. Раздался тихий треск ломающегося дерева. Лионель почувствовал дрожь.

Не отводя глаз, смотрел на крышку, ожидая того, что должно из-под нее появиться.

Рабюстель отбросил покровы в сторону.

Ничего не случилось. Покойница лежала тихо, спокойно, лицо ее покрывала белая вуалетка, светлые волосы были разложены вокруг головы. Сквозь тонкую ткань Лионель видел смертную бледность ее лица. Руки, сложенные на груди… Грудь эта – он представлял ее себе, хотя никогда не видел, – должна быть большой, исполненной женской соблазнительности, под тканью должны скрываться темные соски, дерзко торчащие над плоским животом и тонкой талией… Лионель взглянул внимательней. Обычно он жаждал женщин, извлекаемых из гроба. Хорошо знал, что с уродливым своим телом даже о худших из городских девок не может и мечтать, а потому вместо живых были у него мертвые. Они были лучше. Он мог делать с ними все, что хотел. Но эта… С ней было все иначе. Часто вместе с Рабюстелем он насиловал мертвые тела, но нынче не чувствовал желания.

– Ну, что ж… Мертвая шлюха, – пробормотал Рабюстель. – Странно, что похоронили ее здесь, на освященной земле. Ну, в мешок ее – и уносим ноги!