Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 2. Пророк [СИ]

Воздух горчил тишиной. Ветер поднимал песок и закручивал мелкими вихрями. Мы кутались в платки, чтобы не ободрать кожу.

Узкими тропами Жерард водил нас на вершины скал. Хрипел песок под ногами, скрипел на зубах и перебивал все запахи. С пиков открывался вид на пустыню от горизонта до горизонта с мелкими колебаниями рельефа. Акации вдали сбрасывали листву и устремляли скрюченные ветви к милосердному зимой солнцу. Вспучивались барханы, поросшие низкой травой, совсем далеко поблескивала речка Эскенда.

Умиротворённо.

Созерцать природу в тишине мне нравилось. С молитвами и медитациями на образ Безликого выходило хуже. В голову лезли мысли, тревожные воспоминания, нерешённые вопросы, которые я не замечала за делами. Останавливать «внутренний диалог» приходилось неимоверными усилиями воли. Я воспаряла к небесам, преодолевая ярусы-сферы, устремляясь всё выше и выше, к звёздам. Перед глазами вставал почерневший Благословенный город, покинутые Девятые небеса, разорённые древней войной. Безликого там не было, он спал в других сферах или сторожил брата в Тэйкуоли, Пещере духов. Сколько бы я его ни звала, он не откликался. Ни голубое сияние, ни сны-видения об Огненном звере больше не посещали меня.

Из задумчивости пришлось возвращаться домой. Начался крутой спуск, мы шли очень аккуратно. Жерард пропустил нас с Торми вперёд, а сам подобрался к Джурии. Она брела, низко склонив голову, пошатывалась и шаркала ногами, поднимая столбы пыли. Споткнулась об камень и едва не полетела вниз. Мы с Торми испуганно ахнули. Жерард подхватил её в последний момент.

Она была тяжёлая и ширококостная, хотя и худая, как мы. Жерард волок её на себе до самого подножия, где усадил на песок и привалился к скале, закрыв глаза и с натугой глотая ртом воздух.

Солнце ускользало за кромку барханов, пламенел в закате песок, обдавая колким ветром. Тишина заворачивалась вокруг душным коконом.

Я подошла к Джурии: напоить водой, проверить самочувствие. И отшатнулась. Она смотрела в никуда, чёрный зрачок затопил всю радужку, растрескавшиеся губы дрожали. Она подскочила и понеслась по глубокому песку вокруг скалы — усталости как не бывало. Сандалии разлетелись в разные стороны. Ноги вязли по щиколотку, колючки и камни ранили ступни, оставались кровавые следы. Джурия упала на колени, расставила в стороны руки и залилась иступленным смехом:

— Я слышу её!

Жерард открыл глаза и уставился на неё.

— Всеблагую мать Калтащ! Она повсюду! В каждом камне, в каждой песчинке, в каждой колючке. Разве вы не слышите её песнь?!

Мы с Торми переглянулись. Столько энергии и эмоций у нашей обычно сухой и сдержанной подруги! Да её никогда ничего, кроме цифр и порядка, не интересовало.

— Как же она прекрасна! Она баюкает деревья на ветру, щебечет голосами птиц, крадётся лесным зверем, жужжит букашкой. Она повсюду, в вас и во мне! Почему я раньше этого не видела?!

Джурия закрутилась на месте волчком. Жерард сделал к ней шаг, другой, а потом сорвался на бег.

— Она любит всех. Она хочет всех обнять, обогреть и пожалеть. Всех: и праведных, и заблудших. Она плачет кровавыми слезами деревьев, когда её любимые чада убивают друг друга. Она плачет, когда мы глухи к её предупреждениям. А погибель уже на пороге, но мы не чувствуем её смрадного дыхания так, как чувствует она!

Джурия замерла, запрокинув голову. Глаза закатились. Она с хрипом завалилась на спину, с краёв губ потекла пена, тело тряслось от судорог. Жерард подхватил её прежде, чем она разбила бы голову о камень.

За нами уже катила телега. Возница помог уложить Джурию на устеленное соломой и покрытое мешковиной днище. Жерард устроился рядом, массировал её виски и делал пассы ладонями. Красная целительская аура густела и живительным потоком вливалась в Джурию, облегчая её муки.

Мы с Торми уселись на козлах рядом с возницей. Лошади побежали плавной рысцой, телега увёртывалась от ухабов и камней, чтобы нас поменьше трясло. Джурия затихла и обмякла. Жерард напоил её водой из фляги, смочил тряпку и обтёр лицо.

— Ты молодец. Ты справилась. Даже лучше, чем я думал, — бормотал он.

Она не отвечала: то ли устала, то ли уснула, то ли и вовсе лишилась чувств.

— Нам ведь не придётся тоже, ну как ей?.. — зашептала Торми. — Это страшно.

— Не думаю. Мне в прошлый раз плохо не было, — неуверенно повела плечами я.

Плохо было не телесно — душу будто когтями исполосовали, правда, сейчас я бы с радостью пережила всё снова, лишь бы услышать Безликого, узнать, что мы на правильном пути. Брат мой, Ветер, подай хоть какой-то знак! Но тот лишь молча перебирал мои волосы.

Торми вздохнула:

— Сбежать бы из этого дурятника.

Жерард укутал Джурию в плащ, и нам тоже передал по одному. Пустыня-не пустыня, а ночной холод и здесь зимой пронимал.

Джурия выздоравливала почти так же долго, как и я после казни. Она плохо помнила, что произошло накануне: ни своих слов, ни ощущений описать не могла. Жерард неусыпно ухаживал за ней. Наши занятия отложили, освободив много времени.

Я прогуливалась вдоль разбитой набережной Нижнего в одиночестве. Увядающее запустение навевало таинственные мысли о бренности бытия. Серые и удушливые тучи сливались с каменным крошевом, обшарпанными покосившимися стенами домов. Накрапывал мелкий дождь, ветер пробирался под плащ и продирал холодом. Галдели неприхотливые утки. Они свободны лететь куда глаза глядят, но всё же преданно дрейфуют по вонючим водам обмелевшей реки. Почему?

— Лайсве! — окликнул знакомый голос.

Сама не приду — всё равно разыщут!

Хлоя бежала ко мне из прохода между домов. Она превзошла саму себя: её накидка состояла из лент и лоскутов всех мыслимых и немыслимых оттенков. Волосы украшали огромные блестящие и в то же время щербатые заколки. Мочки оттягивали серёжки-гроздья, почерневшие, с выпавшими стекляшками. Однажды мне уже приходилось лечить её гниющие уши, но Хлоя упорно не желала слушать, что носить надо только чистое и своё.

И куда так принарядилась?

— Айда на новую забаву! — Хлоя схватила меня за руку и потянула за собой.

Мы почти бежали. Воодушевление окатывало волной. Что за забава могла так раззадорить эту пресыщенную девчонку?

— Скорее, будет обалдеть — обещаю! — подгоняла она.

Надо же, и вправду обо мне думала, а не о собственных играх?

Разлетались брызги из луж, пачкая полы одежды. Башмаки промокали, вода просачивалась сквозь подошву, пальцы стыли. Мы неслись косыми переулками, узкими тёмными улицами. Я узнавала мёртвые остовы домов даже сквозь пелену дождя. За широким арочным проходом скрывалась площадь с разбитым фонтаном. Тут снова собралась толпа. Пахло мокрыми камнями и одеждой. Люди кутались в плащи, с нетерпением глядя в центр площади. Мы протиснулись вперёд: я — извиняясь перед всеми, Хлоя — внаглую расталкивая их локтями.