Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 2. Пророк [СИ]

Мы долго сидели молча: опершись локтями о стол, свесив на ладони голову и глядя в потрескавшуюся столешницу.

— Зачем ты это делаешь? — я не выдержала первой.

— Сам не знаю, — он отрешённо посмотрел на мой подарок. — По привычке, наверное. Привычка хуже всего.

— Я не об этом. Зачем ты женишься на Хлое, вы ведь друг друга не любите?

Ферранте встрепенулся и задумчиво повёл плечами. Отвернул голову.

— Не все находят любовь и соединяются с ней, не все могут жить высокими порывами и надеждами на несбыточное. Кто-то довольствуется тем, что есть. Я свыкнусь и буду думать о Едином, о его заветах и нуждах больше, чем о своих собственных. Любви не будет, но будет семья, надёжная и крепкая, будут дети — продолжение рода, ветки от дерева с молодыми зелёными листьями. Они будут лучше, сильнее и счастливее нас и смогут привести людей, всех, даже иноверцев в благостный край.

— Это неправильно.

— Но так должно. Этого от нас ждут все.

Мы снова замолчали. Я продолжала думать о Микаше, о наших отношениях. Возможно ли, что я тоже просто сдалась от отчаяния? Возможно ли, что так же не чувствую ничего, а просто иду от жизни к смерти. Морочу всем голову, ему в особенности. Он ведь искренне любит, как никто и никогда в моей жизни.

Я достала рубаху и показала Ферранте.

— Красиво. Видно, что от чистой горячей души, — он улыбнулся.

Я пожала плечами.

А говорили, что души у меня нет.

Ферранте примерил. Оказалось впору, и вышивка сзади выглядела отлично. Старое мастерство не забылось — и то хорошо.

— Я хотел, чтобы всё было скромно, но вижу, ты решила устроить пышный праздник.

— Этого хочет Хлоя. Ей так будет проще.

Ферранте не спорил. Мы обменялись поцелуями в щёку и распрощались.

Микаш вернулся из похода. Он получил новое назначение и часто отлучался на тренировочное поле. Больше обязанностей — больше ответственности. Надо стать лучше, говорил он.

В этот день Микаш припозднился. Я сидела кровати с ногами и перечитывала Кодекс.

— Что с тобой? Кто-то обидел? — с порога встревожился он.

— Нет, просто думаю. Почему люди женятся? Тут нигде об этом не говорится.

Микаш удивлённо замер, стащив с себя только один сапог:

— Ты хочешь замуж?

— Это невозможно: доктор Пареда вышвырнет меня из проекта, да и отец не даст согласия. Я должна возродить Безликого и спасти мир, — я избегала его взгляда. Понимала, что Микаш жаждал большего, но не могла ему это дать. Возможно, честнее было бы попросить его отпустить меня, разорвать эту пагубную для него связь, найти себе ту, которая и любить будет больше, и в ордене поможет, но как только я заикалась об этом, он затыкал мне рот поцелуями и полыхал настолько яростными эмоциями, что мне делалось страшно, и все слова умирали на губах. — Я не про нас. Просто… зачем? Неблизкие люди, у которых нет ни приязни, ни даже общих интересов соединяются клятвами, чтобы всю жизнь мучиться и поступаться совестью.

Освободившись от верхней одежды и обуви, Микаш утроился рядом, я распрямила ноги, и он положил голову мне на колени. Мои пальцы зарылись в его жёсткие, как медвежья шерсть, волосы и принялись перебирать пряди.

— Природа, предназначение, — заговорил Микаш задумчиво-веско. — Мирозданию нужно, чтобы мы плодились и размножались. Место павших воинов занимали новые бойцы. Потому это так приятно.

— Даже если не любишь?

— Многие боятся любить: сильно, глубоко, искренне. Это больно, как будто сердце сжимает в тиски и кишки ползут наружу. Хочется сдохнуть, лишь бы не чувствовать. Многие не жаждут такой пытки. Без боли спокойнее и легче.

— А ты?

— Я когда-нибудь выбирал лёгкие пути?

Я засмеялась. Он выхватил мою ладонь и поцеловал пальцы.

— Семья, близкие — это строгие ограничения, — продолжал философствовать он. — Когда ты один, и от тебя никто не зависит, ты можешь делать всё что угодно и расплачиваться за это придётся только своей жизнью. А когда у тебя за плечами куча родичей, так или иначе ты вынужден подчиняться, чтобы от твоих необдуманных поступков не пострадали они. Пока у тебя есть дорогие люди, тобой легко манипулировать. Поэтому общество и порицает одиночек.

— Это ужасно. Люди должны жить со свободной волей, любить и поступать правильно, потому что это исходит изнутри, а не кто-то им навязывает.

— Это была бы утопия, — он придвинулся ко мне вплотную, горячее дыхание опаляло кожу.

Я разглядывала каждую мельчайшую чёрточку, стараясь понять, люблю ли. Мне так нравилось его восхищение, нежные ласки, самоотверженная забота. Я пьянела от них и не желала ничего, лишь бы продлить это неземное блаженство на веки вечные. Но любила ли я его, любила ли по-настоящему?

— Но у нас всё может быть так, как ты захочешь. Чего ты хочешь? — шептал Микаш.

Его терпкий горьковатый запах обволакивал и дурманил. Зрение мутилось, голова пустела. Близость сводила с ума, даже одежда не мешала чувствовать, а только усиливала томление. Руки прильнули к нему, с губ камнем сорвался вожделенный стон. Шершавые пальцы заскользили по моей коже, стаскивая с меня камизу через голову.

— Чего ты хочешь? — настаивал Микаш хриплыми голосом.

Ладони стискивали грудь и бередили. Ощущения такие острые, что трудно дышать!

Люблю ли? Или просто жажду заполнить пустоту внутри? Утолить одиночество? Стать как все? Хочу знать!

Дразнящее прикосновение между бёдрами. Раздумью не оставалось места, нет желаний, кроме одного — раскрыться шире и позволить обладать собой.

— Х-хочу, — прошептала я, почти плача.

Он не такой, как все мужчины. Его приходится упрашивать там, где другие берут силой.

Я обхватила его ногами и прижалась сама, окунула в себя, потому что ни мгновения не могла прожить, не чувствуя его внутри.

Что есть любовь?

День свадьбы на нашу удачу оказался тёплым и ясным. Ферранте ушёл из дома первым, а мы с Хлоей делали последние приготовления. Я заплетала её тёмные волосы в высокую причёску, добавляя туда белые лилии и ленты. Она кусала губы и дёргалась, не позволяя мне закончить.

— А может, не надо? Я уже не так уверена.

— Пойди и скажи ему. Это не будет большой бедой, — я пожала плечами, ощущая в душе холодную сухость.

— Ты не понимаешь. У тебя есть твой Сумеречник, красивый, сильный, знаменитый. Золота горы домой приносит, тебя в шелка и жемчуга рядит, и в постели явно не промах. А что мой? Убогий совсем, беднее храмовой мыши, да ещё и единоверец. Неужели я не достойна лучшего?

— Не хочешь — не выходи за него. Это лучше, чем мучить его упрёками и мучиться самой, — надо было говорить с ней мягче и снисходительней, но у меня не получалось.

— А как же… Кто меня ещё возьмёт? Только если в публичный дом. И всё!