Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 2. Пророк [СИ]

— Она сказала, что ты сделал ей предложение, — я улыбнулась.

— Когда не можешь дотянуться до далёкой звезды, остаётся довольствоваться её отражением в речной воде, — Ферранте, морщась, коснулся моей щеки. — Всё лишь зыбкий мираж посреди бескрайней Балез Рухез. Лучше я развеюсь по воздуху вместе с ним.

— Не сегодня.

Я провела ладонью по его голове, заставляя уснуть. Внушила, чтобы не заикался про принадлежность к единоверцам. Неправильно, конечно, лишать человека воли, но тут головами поплатятся все. Я не могу так рисковать.

Зашли целители, мне нужно было возвращаться к практикантам.

Это странно. Тело работает само по себе, занятое ежедневной рутиной: уходом за больными, учёбой, хлопотами, — а душа плачет. Мысли прикованы к дорогим людям, вертятся в голове их слова: «Зверушка. Ничтожество». От моего вмешательства становится только хуже. Нельзя никого спасти, если он сам этого не хочет. Можно лишь наблюдать за его падением, истекая кровью вместе с ним.

Вот бы Микаш оказался рядом, перенёс на могучих плечах через эти печали, согрел тихой любовью, влил свою нечеловеческую силу тела и воли. Я тянулась к нему сквозь горизонты и расстояния, представляла его крепкие и одновременно нежные объятия, как я утыкаюсь носом в его грудь и прячу в ней слёзы. Он без упрёков и требований отдаёт мне всего себя, и я растворяюсь в чём-то подлинном и правильном.

Вечером я вернулась в Нижний. Мордоворот уже не сторожил дверь, но Хлоя продолжала сидеть в том же углу.

— Ферранте очнулся, я с ним разговаривала.

Она ответила, будто не услышала:

— Приходил Лино, я его выгнала.

— Молодец! Я справлялась насчёт работы. Тебя могут взять посудомойкой, полотёркой или даже кухаркой в кабак «Кашатри Деи». Там курят опий, но за порядком следят очень бдительно.

— Вот ещё! Не стану я стирать руки, горбатиться и терпеть приставания всяких забулдыг.

— Как хочешь.

Мы поели и улеглись спать.

Хлоя днями напролёт сидела в углу и даже по дому ничего не делала. Мне приходилось убирать, стирать и готовить за неё. Однажды вечером я снова попытала счастья:

— Если хочешь, тебя возьмут в булочную. Им нужен помощник замешивать тесто. Это не так сложно.

— Вот ещё! Чтобы мои волосы пропитались маслом, а лицо стало бледным от муки?

Я стиснула зубы, пытаясь подавить горечь. Мои руки и волосы ничем не пропитываются, пока я в храме работаю, и кругов под глазами от недосыпа и усталости у меня совсем-совсем нет. Агр-р-р! Безликий, дай терпения, умоляю!

Нашёлся ещё один вариант. Пришлось кланяться мастерице Синкло и выслушивать долгие речи о том, как мы должны целовать ей руки за все её благодеяния.

— Есть работа, — Хлоя скривилась и зашипела. Совсем одичала за время своего затворничества. — В Верхнем городе, — она заёрзала. — Будешь носить красивые наряды, — её глаза счастливо загорелись. — И продавать розы, нарциссы и астры вместе с другими цветочницами.

— Вот ещё! — надула губы. Притворяется, паршивка, а взгляд-то какой живой стал!

— Как хочешь, — я пожала плечами. — Тогда я это платье себе заберу. Стану цветочницей. Их все любят. А на праздник весеннего равноденствия одну из них назовут. Как думаешь, мне пойдёт?

Я показала ей платье из лёгкого сукна цвета молодой листвы, с белым кружевным воротником и манжетами. Подол украшала вышивка с розами и лилиями. По росту оно было мне мало, а по объёму велико. Хлоя вырвала его, чуть ткань не затрещала, и прижала к груди, как сокровище.

— Нет, я пойду! Я буду королевой!

Я улыбнулась. Поймать её на незатейливую хитрость оказалось так легко.

— Только поклянись не воровать — я за тебя поручилась.

— Вот ещё!

— Как знаешь. Но за любую провинность тебя уволят, лишат разрешения на посещение Верхнего, упекут в тюрьму и вполне возможно вздёрнут. И даже я тебя не спасу.

Она только фыркнула.

Третья Норна ускользает, словно становится миражом. Когда-то была почти как дочь, прозрачная тихая заводь — глядишься, и все мысли как в зеркале отражаются на открытом лице. А сейчас что ни день, рядится в плащ из тайн и спешит по ведомым лишь ей опасным делам, слушает, но не слышит.

Вот и приходится красться тенью, чтобы хоть одним глазком взглянуть на скрытую от него жизнь, разгадать загадку, не её даже, а бытия, всей этой кутерьмы с источником и пророчицами. Вроде всё постиг, но последней связующей нити не видишь, а без неё ничего не держится.

Жерард преследовал Норну в Верхнем, в Библиотеке и храмах, в Университете и городских корчмах, пока она не пряталась в узком переулке, что закрывался перед ним глухой стеной. Нет тебе входа в эту священную обитель. Можешь только бессильно молотить кулаками по кирпичной кладке, разбивая их в кровь.

Пучины отчаяния бескрайни. Жерард зачастил в «Кашатри Деи», наплевав на данные себе и ей зароки. Забывался в сладких опиумных грёзах. Скурил проект, должность, место в круге, особняк на центральной площади, даже жену с дочкой! Ничего не осталось, только засаленная одежда, подорванное здоровье и красная опиумная трубка.

— Я же говорил, не приходи больше! — устыдил его Джанджи Бонг, хозяин кабака. Время его не пощадило: припорошило чёрные волосы сединой, изрезало лицо глубокими морщинами, будто он увядал и гнил, будучи ещё живым.

— Ещё немного! Всего пару шагов осталось! Я должен, мой проект остановит войну и спасёт мир!

— Будет тебе, война уже закончилась, никого не надо спасать. Ты и это забыл? — Бонг говорил с ним спокойно, как с ребёнком. — Прости, но я не хочу, чтобы здесь нашли твой труп.

Охранники подхватили Жерарда под руки и вышвырнули в подворотню. Колени ударились об камни, продралась одежда, обожгло ссадинами кожу, из живота поднялась волна рвоты. Немного полегчало, по крайней мере, стала различаться обстановка, а не только отдельные предметы, на которых замирал взгляд.

«Кар-р-р!» — позвал ворон и сел на плечо.

— Старый друг, только ты со мной остался! — Жерард погладил его перья. Такая нежность прорывалась изнутри, как будто с единственной родной душой разговаривал. — Я назову тебя Ноэлем, новой надеждой для Мидгарда. Ты мой маленький ручной бог, я выращу тебя великим! Тогда все увидят, что я был прав, а они ошибались!

«Кар-р-р!» — согласился ворон.

Искрами присыпал смех. Жерард обернулся. Разлетались по ветру шёлковыми волнами пышные юбки белого платья, струились по плечам сияющие лунным серебром волосы. Босые ноги смело ступали по острым камням, оставляя кровавые следы, из которых прорастал стеной боярышник.

«Кар-р-р!» — ворон вырвал его из оцепенения и полетел вслед за чудом.

— Лайсве! — кричал Жерард, продираясь сквозь заросли, превращая одежду в лохмотья и не оставляя живого места на теле. Жаль, нет крыльев, которые вознесли бы его к небесам, к его милосердному дитя-ворону. — Верданди! Погоди!