Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 2. Пророк [СИ]

— Ты не хочешь убивать вэса? — не поверила я ему, как не поверил раньше Гэвин. — Скажи, где его искать, и мы сделаем это сами!

Безликий снова печально качнул головой:

— Не выйдет. Я должен убить его сам, в тот момент, когда он докажет мне свою преданность.

— А он ещё не доказал?

— Нет, сам ход событий должен сложиться так, чтобы дать ему возможность доказать.

— А если этого не случится?

— Я буду безмерно рад. Я не желаю ничего больше, чем чтобы мой вэс прожил долгую и счастливую жизнь, и мне никогда бы не пришлось проливать его крови, — он снова ласково коснулся моей щеки, словно хотел смягчить.

— Похоже, ты и вправду трусишь.

— Я никогда не называл себя героем.

Ругаться было невмоготу, упрекать его — бесполезно. Такой же упрямец, как и мы все, но всё же радостно, что он откликнулся. Хоть какие-то подвижки. Лучше не уничтожать их недобрым словом.

Мы миновали консьержа и поднялись на второй этаж. Я открыла дверь комнаты Микаша. Тут всё сохранилось так же, как в ту ночь, когда я убежала спасать Хлою с Ферранте. Тюки с вещами покрылись слоем пыли, воздух сделался затхлым и душным, недоделанные дела так и остались недоделанными. Что ж, теперь точно сюда не вернёмся.

Как только маршал отпустит Микаша, мы уедем навсегда. Домой, в Ильзар. Буду ли я скучать? По Хлое и Ферранте — да, но их уже тут нет, по счастливым денёчкам с Микашем — тоже да, но ведь он никуда не денется, и у нас будут новые ещё более счастливые дни вместе. По залитым солнцам широким улицам Верхнего города, по вечно спешащей толпе студиозусов в синих мантиях, по театру Одилона, по Джурии и Торми, какими они были до того, как стали «неживыми» Норнами, по разбитой набережной в Нижнем, по добродушному половинчатому Лелю и его мордоворотам, которых уже нет в живых — сотни раз буду. Но жизнь продолжится, появится на свет мой малыш, ради которого мне так хотелось выстоять. И главное, со мной будет Безликий. Он не разочаруется и не бросит, будет хранить и защищать до конца. То, что я так долго и отчаянно искала, всегда было со мной. Теперь всё будет хорошо, не может не быть!

— Ты не сердишься, что я выбрала Микаша? — обратилась я к Безликому.

Он наблюдал за мной, сидя на стуле у окна.

— Нет, он твой суженый, не я. Вспомни: сильный, благородный воин, который любит тебя одну и никогда не предаст. Разве не это ты загадывала на каждый праздник в детстве?

Я зажмурилась до слёз, прижимая к груди куклу Герду. Моя сокровенная мечта сбылась, а я даже не поняла, не поверила своему счастью. Так долго разменивалась на пустяки вместо того, чтобы окунуться в него полностью.

— Скажи ему про ребёнка. Для мужчины хуже нет — не знать своей крови, не мочь подержать первенца на руках.

Я повернулась к нему. Безликий так тосковал по семье. Ах, если бы реки времён можно было повернуть вспять, чтобы он снова пережил эту радость от зарождения чувств, восторженную влюблённость, то тихую и сдержанную, то больную и клокочущую, глубокую, как воды океана, любовь и безмятежное счастье в ожидании новой жизни.

— Я сделаю это. Ради тебя.

В дверь постучали. Микаш! Наконец-то пришёл, я так соскучилась. Хотела с порога бросить к нему на шею, расплакаться и расцеловать. Отперла засов, потянула за ручку.

— Нет, Лайсве, стой! — запоздало донеслось предупреждение Безликого.

Я обернулась. Кто-то нажал пальцами у меня над ключицей. Я обмякла, и мир вокруг схлопнулся в чёрное небытие.

Дни в приграничном дозоре тянулись ленивой улиткой. Враг не показывался, попадались только беженцы, бродяги и разбойники. От допросов и «чтений до дна» голова раскалывалась. Большую часть пойманных вышвыривали. Тех же, кто вызывал малейшие подозрения, отправляли под конвоем в город, где их допрашивали куда более опытные дознаватели. Там уже решали, упечь или казнить. Больше казнили.

Микашу тоже дали такие полномочия, но он не пускал их в ход, памятуя слова маршала. Запах людской крови воспалял внутреннего демона, мучил тревогой, что стоишь на грани и вот-вот сорвёшься, начнёшь крушить и резать без разбора.

Несколько раз патруль натыкался на сховища мелких демонов. Микаш первым мчался в бой, а после парни рассказывали, что даже в самых жарких схватках не видели его настолько яростным. Как не знавший пощады стальной вихрь, даже подойти страшно — изрубит и не заметит. Действительно — не замечал, не помнил себя.

Это отчаяние, ощущение неминуемого конца. Не будет больше походов, не вернётся маршал, даже от ордена ничего почти не осталось. Так только, свора побитых псов, огрызающаяся из последних сил, отступающая до самого обрыва, чтобы сверзиться на острые камни.

За каждым его шагом следили. Свои — смотрели исподтишка, перешёптывались за спиной, додумывали то, чего никогда не было. Чужие — Микаш кожей чувствовал их заинтересованные взгляды. Из-за кромки горизонта тянулись тёмные щупальца зловещего шёпота: «Приди к нам, будь одним из нас! Мы исполним все твои желания! Мы сделаем тебя великим! Ты спасёшь орден!» Он упрямо мотал головой и повторял себе: не поддаваться, что бы там ни было, оставаться верным своему слову и своему маршалу. Он не станет злом, он не станет предателем!

Новости доходили с большим запозданием. Атака единоверцев отбита — хорошо. Но в победе — привкус ядовитой горечи, совсем не так, как когда побеждали демонов. Тогда это был праздник жизни, а теперь уныние над пролитой братской кровью. Оно ощущалось даже в поздравлениях и тостах.

Прошёл слушок о том, что старший сын Гэвина покалечился во время испытаний. Маршал сидит у его постели безвылазно и вряд ли вернётся к делам ордена. Позже о том, что Гэвин нашёл себе нового протеже и приехал на Большой Совет. Краем уха Микаш слышал о демонстрации Норн-пророчиц, что рекли божественную волю. Поначалу он даже не понял, что речь о Лайсве и её подругах.

За спиной судачили о том, что Микаш лишится поддержки и его снимут с должности, боялись его реакции, даже пытались всё скрыть. Чудаки! Не ревновать же маршала, уж точно не сейчас. Гэвин знает, что делает. Если выбрал другого — значит, так нужно. Верить и ждать — единственное, что оставалось.

Но дождался Микаш лишь скупого приказа о возвращении в город. Он гнал свои войска из последних сил, словно чувствовал — во что бы то ни стало надо успеть. Время утекает сквозь пальцы, совсем как говорил Гэвин. Мгновение промедления, и хрупкое счастье истает, как мираж.

Эскендерия встретила солнечным забвением. Безлюдные улицы, закрытые ставни, неестественно вычищенные мостовые. Только цокот копыт отдавался в угрюмых каменных стенах. Весь народ собрался на Дворцовой площади в ожидании чего-то небывалого.

Микаш спрыгнул с коня, отдал поводья Кумезу и, расталкивая зевак локтями, проложил себе путь в самую гущу. Гул перешёптываний с трудом связывался в осмысленные сообщения: что-то случилось на Большом Совете. Пророчества Норн, явился сам Безликий. Орден вот-вот падёт! Прямо сейчас сквозь землю провалится, да в самую Сумеречную реку душ. Даже сплюнуть от досады некуда — обязательно кого-нибудь заденешь.