Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 2. Пророк [СИ]

— Осторожно, рука! — взмолилась я.

Микаша мотало над конской спиной.

— Тише, малыш, — донёсся шёпот. — Принцессочка волнуется? Не будем её пугать!

Беркут сбавил темп, галопируя настолько плавно и размеренно, что Микаш, казалось, слился с ним в единое целое. Они летели над землёй. И я летела рядом.

После прогулки я перестала пугаться, когда Микаш делал сложную работу или перенапрягался. Рана не открывалась, корки размягчались и отходили всё больше, но появлялись новые, и снова надо было их промывать и мазать. Микаш вернулся к тренировкам с оружием. Гимнастику мы делали и до этого, Микаш даже метал ножи в мишень левой рукой. Но сражаться на мечах…

Он проводил на тренировочном дворе во дворце Сумеречников дни напролёт — колошматил соломенное чучело затупленным мечом. Вокруг собиралась толпа зевак: оруженосцев, новобранцев, простых рыцарей. Нет-нет, да среди них появлялись лица знакомых командиров. Микаш ни на кого не обращал внимания и продолжал упражняться, вначале неловко, роняя клинок и едва не попадая себе по ногам, но чем дальше, тем уверенней и лучше.

Однажды Микаш засиделся допоздна над записями, педантично выводя каждый штришок в очередной руне. Я устала ждать, когда он уляжется. Закашлялась. Когда он не отреагировал, подкралась на цыпочках со спины и закрыла ладонями его глаза.

— Не слепись. Надо больше отдыхать, если хочешь быстрее выздороветь.

— Стараюсь, — пробормотал он, поднося мои ладони к губам. — Тебе скучно со мной?

— Нет, наоборот! — я уселась ему на колени, заставив отложить перо с чернильницей. — После падения подняться невероятно тяжело, но ты с таким упорством идёшь к своей цели и не жалуешься на трудности. Это вдохновляет.

Он усмехнулся мне в волосы, гладил спину.

— Хочу научиться пользоваться левой рукой так же свободно, как правой. У мастера Гэвина вышло, значит, и у меня получится.

Я припомнила, как маршал писал и двигался.

— Он левша. Им проще.

— Сложности только закаляют, сама сказала. Я справлюсь.

Он упрямо выпятил нижнюю губу. Я не выдержала и поцеловала его.

— Справишься, только не сейчас.

Я потянула его за собой к постели. Всё слилось в звёздный вихрь. Мы одно единое существо, живущее одной слаженной жизнью, ведомое одной судьбой. Его раны — моя боль, мои беды — его печаль. И общий стон, в котором умирала ночь вместе с опадающим лепестком свечного пламени.

Я проснулась первой и наблюдала за его безмятежным сном.

— Знаешь, если бы кто-то другой на меня так смотрел, я бы поседел от страха, — пробормотал он хриплым голосом и потянулся.

— Я тут подумала — тебя надо поощрить, — сказала я, разглядывая его сонное лицо.

— Ещё поощрить? — Микаш шаловливо выгнул бровь и подтянул меня к себе здоровой рукой. В глазах горели алмазные искорки-хитринки.

— Верховая прогулка и совместная тренировка, м? Если осторожно, я разрешаю.

Через пару часов мы уже были на нашем излюбленном месте у излучины реки. Лязгали тренировочные мечи, стучали об твёрдую землю сапоги. У меня было преимущество впервые за долгое время: Микаш ещё не орудовал левой рукой так же легко и свободно, как правой. Удары были заметно слабее, никаких тебе хитрых финтов и обманных манёвров. Но он не унывал, и мне это нравилось. Я даже готова была проиграть, лишь бы он оставался доволен. Счастье такое хрупкое, как тончайшее изделие стеклодувов.

Проигрывать не пришлось, потому что Микаш остановился сам:

— Передохнём?

Я кивнула.

— Мне ещё многому предстоит научиться, — задумчиво заключил он, положив оружие на землю.

— Это и неплохо, — я последовала его примеру. — Когда нечему больше учиться, нечего открывать и некуда стремиться, жизнь теряет смысл.

— Разве твоя жизнь потеряет смысл, когда ты встретишься с Безликим?

— Не знаю. Наверное, я найду другую цель и буду стараться ради неё.

— Вряд ли что-то сравнится с миссией оживить бога и спасти мир.

— Может быть. Не уверена даже, что я на правильном пути. Иногда мне кажется, что я иду в обратном направлении. Как справится с неверием и унынием?

Микаш задумчиво повёл плечами:

— Нужно просто идти и не оглядываться. Жизнь будет испытывать тебя каждый раз, и если ты не сломаешься, то станешь сильнее и куда-то да придёшь. А если всё время останавливаться на полпути и возвращаться, то с места не сдвинешься.

— Но согласись, наше место не так уж плохо.

Микаш сощурился и приобнял меня за талию:

— И я бы провёл здесь всю вечность. С тобой.

Мы смеялись, опускаясь на одеяло, укрывавшее кучу опавшей листвы. Она шелестела у нас под спинами, сырой осенний ветер пытался в ветвях плакучих ив, солнце не жарило, а обволакивало нежным увядающим теплом. Тихо и покойно. И так невероятно хорошо вместе.

Вскоре Микашу сняли швы. Целители сказали, что он идёт на поправку быстрее, чем они рассчитывали, но руку велели беречь и оставили на перевязи. Приближался день смотра войск перед походом, где должны были решить, возьмут Микаша с собой или оставят выздоравливать дальше. Засветло я помогала ему одеться.

— Я буду держать за тебя кулаки! — подбодрила его, пока он проверял, прочно ли крепятся ножны на поясе.

— Я даже левой дерусь лучше, чем многие новобранцы, — не унывал он. — Всё будет хорошо, если я не опоздаю.

Я поцеловала его в щёку на удачу, и он отбыл. Вернулся к полудню. По виду не определишь, доволен или раздосадован.

— Не дали даже показать себя, — опередил Микаш мои расспросы. — Сказали, что маршал Комри велел держать меня при штабе, пока целители не подтвердят, что я полностью здоров.

— Бережёного Безликий бережёт.

— Быть штабной крысой скучно!

— Возьми пару книг в дорогу. Я договорюсь с библиотекарями. Ты же сетовал, что не успел дочитать что-то интересное.

Он задумчиво повёл плечами и улыбнулся. Последующие дни мы занимались сборами. Я аккуратно упаковала всего его мази, снадобья и травы, написала подробный список, что и когда применять, заставила его прочитать и вникнуть несмотря на недовольные гримасы и отговорки: «Целители сами обо всём побеспокоятся».

— Береги себя и будь осторожен, прошу! — говорила я ему на прощание на дворцовой площади.

— Буду. Теперь хочу жить. Больше чем когда-либо.

Беркут повёз его прочь, а мне хотелось бежать следом и махать рукой, пока воинство не скроется за стеной.

Бушевал самум, кровавыми росчерками вихрился песок, сдирая плоть с костей. Жаром пекло не хуже, чем на погребальном костре. Живые укрылись в шатрах и пещерах. Мёртвые ступали среди мёртвых жертв отгремевшей битвы. Реяли изодранные в клочья небесно-голубые плащи, как знамёна победителей. Огненным смерчем приближался ифрит, песок кипел под его босыми ступнями, ревело пламя, обращая пыль в тлеющие снежинки праха.