Диана Ибрагимова - Шепот пепла [РОСМЭН]

Пласты чувств втекали друг в друга, спорили, смешивались. Они были почти осязаемы. В комнате, где сбились дети, плескался океан страха, а с кухни сквозило отвращением и злобой. Астре пропитался эмоциями. Он с трудом сдерживал дрожь. Иремил обещал научить, как с этим управляться, но он мертв.

Среди всех невзгод витало крохотное утешение. Головорезы боялись порченых, избегали их, будто заразных. Вряд ли Илана били, зная, что он с Целью. Временами выпивка ударяла в голову, и мужчины храбрились, но скоро остывали. В ту ночь сестра впервые возблагодарила судьбу за уродства. Рыжий верзила с бегающими глазками разорвал на ней платье, но одернул руки и скривился от вида рубцов и язв. Никто из шестерых не стал ее трогать. Шрамы защищали, словно панцирь.

— Так ты, оборвыш, узнал, кто из них с какой заразой? — спросил щербатый главарь, обгладывая косточку. — Девка-то сразу понятно какая. С этими обрубленными тоже дело ясное. А остальные?

— А я и узнал! — обрадовался Генхард, подскочив к столу, но тут же вскрикнул от пощечины.

— Ты мне в глаза-то не пялься, вшивый!

— Да я и не пялюсь! И не пялюсь я! Хош обувку твою поцелую? Хош?

Генхард упал на колени и подполз ближе к ногам главаря с высунутым языком.

— Ах ты собачонка слюнявая! — прорычал щербатый под хохот остальных. — Ты не бреши в сторону. Ты давай выкладывай, как нам на суде про них говорить!

— А я и… я… — Генхард попятился и удивленно округлил глаза. — И не могу я… сказать…

Последнюю фразу он произнес полушепотом, неосознанно повинуясь приказу Астре.

— Чего там ты бормочешь, дрянь патлатая?

— Да не помню! Забыл я!

Его долго пинали под ребра, но он молчал.

Ночь и день объединились. Никто не сомкнул глаз, даже младшие. Бусинка вела себя на удивление спокойно в объятиях Яни. Она исподтишка смотрела на чужаков глазами, похожими на ягоды черемухи, и пряталась за старшую сестру, едва кто-нибудь поворачивал голову в их сторону.

— Слышьте, — сказал, икнув, рыжий верзила. — Та вон страшная, а эта, которая с косичками, ничего. Мелковата, но щель-то у ней есть.

И он загоготал так, будто только что выдал самую остроумную шутку в жизни. Сиина, подливавшая ему вина, похолодела. Внутри Астре поднялась волна, смывшая морок посторонних чувств. Он стал судорожно соображать. Побитый Генхард стонал где-то на кухне. Помощи от него ждать не стоило. Марх и Рори крепко спали в плену мор-травы. Астре невольно потянулся к сознанию сестры.

— Да чтоб тя, вечно хрен твой впереди тебя скачет, — отозвался темноволосый. — Свяжись-ка с такой! Потом ни на одну девку до конца жизни не залезешь!

— И не залезу? — разгорячился рыжий. — Да я знаешь, сколько их за ночь могу? А если девки нет, то и пацан сойдет! Да, патлатый? Пойдешь мне за девку?

Генхард, отходивший от побоев у дальней стены, побледнел, проскулил что-то невнятное. Сиина умоляюще глянула на Астре, но увидела пустоту в его глазах. Она почувствовала, что осталась одна. Совсем одна. Вот бы подлить этим мерзавцам какой-нибудь отравы. Да только в доме такого никогда не водилось. Перед глазами проплывали жуткие картины. Переживания окутали плотным саваном и душили. Хотелось проснуться, утереть липкий пот со лба и порадоваться, что все это неправда. Вот бы пришел Иремил. В самый нужный момент, как случалось всегда. Сиина сглотнула горькую слюну. Прималя больше нет. Его тело сгорело под черным солнцем. А сама она не сможет никого ранить. И отравить не сможет, даже если раздобудет яд. Такая уж у нее сущность.

Взгляд Астре обрел осознанность. Он пришел в себя. Сиина и мухи не обидит. Она бросится защищать Яни, и ей не поздоровится. Самый крепкий из порченых сопел, прислонившись к стене. Отблески свечей на светлых вихрах. На лице безмятежность. В руках спящая сила. Такая нужная сила.

— Да я вам щас ее прям тут распеленаю! — пообещал рыжий, вставая. — Ишь, заартачились! Деревенские прималя порешили, и где хоть какая напасть случилась? Да нету ее! И мне не будет!

Он решительным шагом направился к Яни.

Астре отбросил сомнения. Иремил предупреждал, что нельзя позволять духу выходить из тела. Это может убить. Но то, что надвигалось, было куда хуже. Калека впустил в себя пульсирующий страх, слился с ним и стал частью пространства. Он будто сжался в комок и набатом ударил в голову спящего.

Рори открыл глаза в миг, когда рыжий схватил Яни за плечо, а Сиина визжала с кухни, где ее удерживали двое. Плакальщик разорвал путы и огрел рыжего первым, что попалось под руку — тяжелым табуретом. Верзила так и остался лежать плашмя. Остальные повскакивали с мест. Лысоватый мужчина с треугольным лицом метнул дротик. Наконечник угодил в останки сиденья. Рори в мгновение ока сократил расстояние до стола и бросился на мужчин с кулаками, но оказался подмят. Головорезы возились долго, прежде чем крепкий парнишка повалился навзничь. Ему сломали обе руки, однако, он добился своего — рыжего больше не беспокоило шевеление в штанах.

Астре чувствовал боль Рори, испуг Сиины, ярость щербатого главаря. Он не мог отделиться от них и снова стать собой. Иремил предупреждал. Он предупреждал.

— Эй, брат.

Илан, приподнявшись на лавке, потряс калеку, но в пустые глаза не вернулась жизнь. Астре боролся с собой, пытался найти путь назад. Кругом вязкие стены, а он — их часть. Нужно было искать якоря. Так учил Иремил. Вспомнить самое важное. Лица, прикосновения.

— Астре!

Кричала Сиина. Калека вспомнил ее шрамы и соломенные волосы. Он ухватился за голос сестры и почувствовал холод. Неприятно. Тесно. Это его тело. Маленькое, замерзшее. Такое неуютное. Глаза жгло. Астре часто заморгал и огляделся. Рори лежал неподалеку. Он через силу улыбался ревущей над ним Яни.

Чернодень медленно подходил к концу. Сиина металась между ранеными. Илану стало хуже, его лихорадило. Рори кое-как держался и успокаивал всех, что на нем заживает, как на собаке. Побитые головорезы лечили себя сами. Не доверяли порченой. Брезговали. Боялись.

Закончив работу, Сиина устало опустилась на лавку. К ней, всхлипывая, прижалась Бусинка. С другой стороны придвинулся Дорри. Сиина обняла обоих и обреченно вздохнула. На плечи опустилась такая тяжесть, словно она держала на себе все тревоги мира. Глаза сами собой закрылись, но стоило прикорнуть, как бесстрашная Яни отправилась на кухню и громко попросила разрешения дать Генхарду воды. Сиина встрепенулась, подскочила. Астре удержал ее за плечо.

— Все хорошо, — сказал он. — Ей позволят.

Ей и правда позволили.

Яни зачерпнула воды в ковш, подошла к притихшему Генхарду и сначала пнула, а потом приподняла и помогла напиться.

— Ты дурак, — сказала она, обмакивая рукав и протирая окровавленное лицо паренька. — Но мне тебя все равно жалко. Ты противней, чем таракан. И жалко мне тебя меньше, чем таракана. Но пей уж так и быть.