Азад Гасанов - Битвы зверей

— Ни сколько, — отрезал Марк.

Тит Красс насупился.

— И это печально. Наша светлейшая республика, — пустился он в демагогию, как привык делать на заседаниях сената, — была когда-то провинцией цивилизованного мира. Этрусс сделало державой стремление заявить о себе во всеуслышание. Он создан был мечами и скреплен законом, расширен мечами, и снова скреплен законом. Основа этрусского характера — амбициозность! В тебе же я не вижу этого качества. Печально и то, что ты не одинок — отсутствие амбиций отличает все ваше поколение. Если не ошибаюсь, это означает вырождение нации, ее старость. Старики, как известно, впадают в детство. А вы застряли в нем, не успев состариться. Вы бездельники и тунеядцы, которые не могут позаботиться сами о себе, и плюс ко всему капризные. Вы по детской привычке продолжаете клянчить деньги у родителей. Позор! — Тит Красс бросил на сына неприязненный взгляд. — Молчишь. Нечего сказать? Но я все же спрошу. Что ты сделал для меня, что ты сделал, чтобы отплатить мне за заботу? Я попросил тебя о ничтожной услуге и очень надеялся, что ты окажешься полезен. Но прошел месяц, а ты даже пальцем о палец не ударил. Что это так трудно?

— Отнюдь.

Марк глядел на отца, стиснув зубы, и снова сделался пунцовым.

— Тогда в чем дело? Скажу тебе напрямик, — Тит Красс выдержал паузу. — Моя карьера пошла в гору сразу после того, как я женился на твоей матери. Состояние и влияние ее семьи обеспечили мне хороший старт. Да, это так… Но сейчас Ликинии потеряли силу. А неудачи твоего дядюшки во Фризах ни коим образом не способствуют ее возрождению. Мне нужна поддержка Сола или Маврикиев! Понимаешь?.. Так дай мне требуемое!

Марк разжал зубы и выдавил улыбку.

— С какой стати?

— Для разнообразия хотя бы. Попробуй, может быть, понравится помогать отцу.

— Надевать на себя ярмо? И это при том, что ты мне отказываешь в малом?

— Торг?

— А как же.

Тит Красс окинул сына оценивающим взглядом.

— Мне эта женитьба неинтересна. Тебе — напротив. Если ты хочешь, чтобы я таскал из огня каштаны, постарайся заинтересовать.

— Ах, вот как ты видишь дело, — в глазах Тита Красса зажегся лукавый огонек. — Должен тебе заметить, сын, что не ты один стараешься по части каштанов. Я разгребаю угли, чтобы ты не обжёг руки. Для успеха дела мало согласия девицы, надо, чтобы и отец не возражал. Так вот, я уже начал обрабатывать папашу Маврикия.

Марк всем своим видом выразил безразличие.

— Маврикий на сегодняшнем заседании ратовал за отправку к границам со Скифией двух легионов. Там, видите ли, стало неспокойно…

— Меня не интересует политика.

— Но мы живем в Ромле, столице Этрусса! Здесь кругом политика. Так что вникай, сынок.

Марк скривил лицо.

— Так вот, — продолжил Тит Красс, не обращая внимания на гримасы сына, — Маврикий высказал беспокойство по поводу ситуации, сложившейся на границе. Что, впрочем, понятно. Но старый перечник потребовал, чтобы легионы укомплектовали рекрутами из единобожцев. Якобы они стойче в бою и дисциплинированы. Представляешь? Абсурдность этой идеи неподражаема, а подоплека шита белыми нитями. «Профанация!» — так бы я сказал старику при иных обстоятельствах. И большинство в сенате согласились бы со мной, так как ни для кого не секрет, что Маврикий религиозный фанатик и хочет помочь единоверцам в восточной империи. А заодно не прочь сформировать за счет республиканской казны побольше преданных ему легионов. Я мог разнести доклад Маврикия по всем пунктам, причем проделал бы это с блеском. Но, к разочарованию и изумлению коллег, я встал на защиту единобожца. Да, это надо было видеть. Как у всех вытянулись лица!.. Однако больше других изумился сам Маврикий. Когда я набросился на правительство и обвинил его в беспечности и близорукости, а армию — в разложении и падении боевого духа, единобожец не поверил своим ушам. Когда же я потребовал сформировать не два, а три новых легиона, старик аж прослезился. Так что, дорогой мой сын, на сегодняшний день для успеха брачного предприятия я сделал больше твоего.

Марк, выслушав отца, предложил с кривой ухмылкой:

— Раз вы такой ловкий и предприимчивый, может быть, заодно с папашей охмурите и дочурку? Я уверен, у вас получится.

Тит Красс устроил овацию.

— Браво, роскошная идея! И как я сам не додумался. Ты прав, я все еще в силе и не лишен в некотором роде привлекательности. Кроме того, у меня репутация получше твоей. Надо как следует обмозговать твою идею. Возможно, тебе не придется таскать для меня каштаны. Но тогда, прости меня, сынок, ты лишишься моего расположения и останешься без моей поддержки. И что тогда ты будешь делать?

Марк не нашел, что сказать, и вынужден был признаться в том, что потерпел фиаско.

— Ступай, — повелел отец, — и подумай. И сподобься, наконец, на что-нибудь достойное!

Марк стрелой вылетел из отцовского кабинета и, на прощанье, хлопнул дверью.

Убегая на восток, волки натолкнулись на горы: Небесные и Крышу Мира. Всем известно, что нет во всем свете возвышенностей более величественных, чем эти две, и то, что их преграда непреодолима. Небесные и Крыша Мира подобны стене, воздвигнутой богами. Но волки об этом не знали, и не было у них времени разведать местность. Волчья стая распалась надвое: одни в отчаянии бросились на приступ горных круч, а другие пошли в обход, на север. И пара драконов, преследующая их, также разделилась. Первая стая волков, поплутав в горах, в конце концов, отыскала в стене проход. Он был узок, все равно, что щель. Волки-то в нее протиснулись, а вот дракону пришлось перелетать через вершину. В высокогорье дракону сделалось худо. Воздух там оказался пустым. Даже драконьи крылья не могли об него опереться. К тому же в поднебесье царил холод, и дракону, чтобы не замерзнуть, пришлось расходовать огонь. В итоге, когда он перевалил через хребет Небесных и увидел открывшуюся внизу равнину, он решил оставить погоню, рухнул на землю и был счастлив уже тем, что выжил. С радостным чувством он стал глядеть на то, как земля, согретая его жаром, оживает и покрывается травами.

Гэсер Татори. История от начала времен.

— Отчего мое солнце сделалось холодным? Отчего оно не светится, как прежде, не обогреет Меванчу 7 7 Меванча — кошечка. ? Мое солнце больше не любит свою кошечку?

Голос кошечки звучал жалобно, плаксиво. Противно было слушать. По-хорошему, следовало наградить ее увесистой оплеухой, чтобы не ныла и не мешала думать. Ведь бабьи стенания самая мерзопакостная вещь, от них портится состояние духа и расстраиваются мысли. Но Жамбо ограничился безобидным замечанием:

— Ты глупа, моя дорогая.

До кошечки не сразу дошел смысл сказанного.