Юлия Риа - Академия Полуночи

Потому что не верила, что два нефрита могут схлестнуться из-за халцедона. Недоделка. Меня.

Неозвученный ответ растворился на языке кислым вином. Я сглотнула в попытке избавиться от неприятного ощущения, но тщетно. Казалось, терпкий привкус успел впитаться, проникнуть в кровь и заструиться по венам.

Когда я добежала до главного зала, там уже было пусто. Горгульи замерли на выступах каменными изваяниями, и, вторя им, я сама замерла.

Зачем я здесь? Колдунам явно не нужна моя помощь. Один раз я уже позволила себе поверить, что халцедону по силам защитить нефрита, и это обернулось новыми проблемами. Пора бы принять неприятную истину, смириться.

Я знала, что должна поступить именно так. Знала, но не представляла, как это сделать. Сложно держаться бесстрастно, когда грудь стягивает беспокойством.

Низкий звон колокола упругой волной прокатился над корпусами. Ворвался в главный холл, оглушил на мгновение и испуганно, будто сожалея о содеянном, сжался под высокими потолками. Для меня он стал напоминанием, что академия — это не только душевные терзания. В первую очередь это цитадель знаний. И если я не хочу настроить против себя еще одного магистра, лучше бы мне поспешить на занятие.

Помещение, куда меня привел Путеводный свет, больше всего походило на пещеру: часть стен покрывал мох, с потолка свисали сталактиты. Сами стены оказались разноцветными от десятков видов камней. На полу стояли низкие столы и стулья — приходилось скрещивать ноги, чтобы сесть хоть сколько-нибудь удобно.

Магистр — старый артиэлл в пыльно-черных одеждах — уже был здесь. Он сидел на таком же невысоком стуле с жесткой спинкой. Широкие ладони покоились одна на другой поверх каменной столешницы, местами выщербленной от времени. Серые, словно выцветшие, волосы лежали в идеальном порядке. Густые усы огибали губы и спускались к гладко выбритому подбородку.

Карие, цвета гречишного меда глаза внимательно проводили заходящих лернатов. А едва мы расселись, магистр заговорил:

— Рад приветствовать первый год халцедонов на занятиях по геомантии. Меня зовут Акель Роун.

Низкий голос звучал неожиданно приятно, как трель соловья в вечернем тумане. Он заполнял помещение, гуляя вдоль неровных стен, отражался от свисающих сталактитов и… растворялся, будто исчезая в молочно-белом шлейфе.

— Как вы знаете, геомантия посвящена изучению камней. Камни определяют в нашей жизни слишком многое — уверен, вы, халцедоны, понимаете это как никто другой. Дети Лунной империи зачастую вас не ценят. А зря, — тонкие сухие губы дрогнули в намеке на улыбку.

Лернаты молчали, жадно вслушиваясь в слова магистра. Все мы носим серые кольца лишь третьи сутки, но уже прочувствовали пренебрежение истинных темных.

— Халцедон — камень равновесия. Он способен накапливать и приумножать, пусть и незначительно, силы носителя. Халцедон неспроста выбран камнем для слабых детей ночи. Он — ваша поддержка, ваша опора и шанс урвать крупицу возможностей, которые остальным дарованы от рождения. Халцедоны слабы — это так. Но в то же время именно халцедоны служат мерилом для всех детей Полуночной матери. Как определить силу, если не с чем сравнивать? От чего отталкиваться? Именно вы, — взгляд магистра облетел присутствующих, — определяете, кто достоит зваться нефритом. Не сами нефриты — вы.

Едва отзвучал последний звук, помещение окутала тишина, такая плотная, что, казалось, в ней можно услышать гулкие удары взволнованных сердец. Слабые, привыкшие к понуканиям дома и в академии, лернаты вдруг почувствовали себя важными. Нужными. Магистр Роун покорил эти сердца, заполучил их всего несколькими добрыми словами. Без желания похвалить или подбодрить, без ненужной жалости, но с такой решительной убежденностью в каждом слове, что не поверить ему было нельзя. И мы поверили. Все и сразу.

— Каждый халцедон важен, каждый — нить в полотне Полуночной Матери, без которого узор будет неполным. И даже белый халцедон, — с улыбкой произнес магистр.

Я посмотрела на него растерянно.

— Эти стены уже много лет не видели белого халцедона. Вы, дорогая, редкость.

Сердце кольнуло сожалением. В голосе Роуна так отчетливо звучала гордость, словно слабость моего дара — великая удача. Вот только я не разделяла чувств магистра. Сложно разделять их, когда единственное, о чем мечтаешь последние одиннадцать лет, — стать нормальной: темной ведьмой, достойной собственного рода.

И, судя по тяжелому вздоху, магистр услышал мои невысказанные мысли.

— А вы знаете, что камень в вашем кольце — не совсем халцедон?

Я нахмурилась и недоверчиво уставилась на белый овал, надетый на мой палец. Многие лернаты тоже с любопытством принялись его разглядывать.

— Это кахолонг — твердая смесь халцедона и опала. В древности такой камень считался подарком самой Луны. Но со временем, погнавшись за силой, мы утратили уважение к ценностям, находящимся вне привычных рамок. Ваш халцедон, дорогая, уникален.

Я качнула головой. Речи магистра звучат сладко, но только жизнь белого халцедона совсем не сахар. Мне хватило всего двух дней, чтобы это понять. А мысль о тысяче грядущих приводила в ужас.

— В Лунной империи почитают ночь и тьму, — напомнила я. — Сложно поверить в ценность белого камня.

Акель Роун усмехнулся в усы.

— Вы правы и не правы одновременно. Мы чтим тьму — это верно. Но подумайте вот о чем. Все вы подумайте, — магистр вновь обвел нас взглядом. — Что завораживает больше всего в ночном небосводе — в полотне Полуночной Матери, в котором вытканы судьбы каждого из нас?

Лернаты молчали, только смотрели на артиэлла словно завороженные. Десятки пар глаз горели интересом, жаждой знаний и… надеждой. Новое чувство для слабых ведьм и колдунов. Новое и слишком искушающее, чтобы не поддаться ему.

— Звезды, — с улыбкой подсказал магистр. — Крохотные источники света в непроглядной мгле — вот что заставляет сердца замирать от восторга, а нас самих — мысленно тянуться к ним. Вы, халцедоны, и есть те звезды, на фоне которых тьма становится по-настоящему завораживающей.

— Но, магистр… — неуверенно заговорила Ллоса. — Если халцедоны действительно важны, почему к нам относятся с таким пренебрежением?

Акель Роун со вздохом качнул головой.

— Потому что многие слишком поздно понимают вашу истинную ценность.

— Сомневаюсь, что нефриты вообще способны ее понять, — буркнул сидящий сбоку от меня Морриган.

Магистр услышал его, снова усмехнулся и развел руки тыльными сторонами вверх.

— Со временем, лернат, даже тьма учится ценить свет.

До этого кольцо артиэлла скрывала лежащая поверх него ладонь. Теперь же нашим взорам открылся большой, черный, как самая беззвездная ночь, камень шерла. Черный турмалин — камень избранных. Лишь те, кто входит в Совет Ночи, имеют право носить его.