Ева Фёллер - Волшебная гондола [litres]

Себастьяно рассмеялся.

– Я так и подумал. Поэтому я договорился с аббатисой, чтобы тебя разместили там как гостью.

– Она знает почему?

– Нет, – он понизил голос, чтобы убедиться, что нас никто не подслушает. – Здесь никто ничего не знает, и пусть это так и остается. Ты – моя кузина из Рима, которая приехала сюда в гости.

– Я думала, я кузина Мариетты, – сказала я.

Он приподнял бровь.

– Мы все – одна большая семья.

Меня по-прежнему одолевали бесчисленные вопросы. Например, как он получил эту работу и в чем именно заключается его задание.

Но их пришлось отложить в долгий ящик, потому что Себастьяно постучал в ворота монастыря, и ему тут же открыли. Дородная монахиня в черной рясе спросила, с какой целью мы пришли, и Себастьяно вежливо сообщил, что привез свою римскую кузину, о которой уже договорился с преподобной матушкой. Монахиня знала, о чем речь. Она провела нас во внутренний двор, окруженный колоннадой. Во дворе я увидела множество монахинь: некоторых в черных одеяниях, других, к моему удивлению, в совсем обычной повседневной одежде. Некоторые из них были еще детьми, не старше десяти-одиннадцати лет. Пока мы шли к внутренним покоям, нас встречали любопытными взглядами, и большинство глаз определенно были обращены на Себастьяно.

Монашки смотрели на Себастьяно восхищенно, как Белла на Эдварда. Почему-то мне внезапно захотелось спрятать его от них, но вместо этого я лишь отводила взгляд и делала вид, будто не замечаю их восторженного жеманства.

– Здесь наш дормиторий – помещения для сна, – сказала монашка, ведя нас по коридору со множеством дверей.

– Одна из наших спален предназначена для посетительниц, потому что к нам часто приезжают дамы из других мест, – пояснила монахиня, которая представилась нам как сестра Жюстина. В заключение она рассказала мне о правилах, которые следовало соблюдать, находясь здесь. Никаких ночных вечеринок, никаких посетителей-мужчин, за исключением, естественно, моего кузена, никаких домашних животных и никакой громкой музыки в келье.

– Мы не приветствуем ни игры на лире, ни собачьего лая.

Я заверила сестру Жюстину, что у меня нет ни собаки, ни лиры и что я не планирую устраивать никаких торжеств ни ночью, ни в какое-либо другое время суток.

Она поинтересовалась, где мои вещи. В ответ на это я лишь растерянно посмотрела на Себастьяно. Он поспешно объяснил, что они еще на корабле, на котором я приплыла, и он доставит их позже.

Сестра Жюстина отвела меня в келью, которую мне предстояло делить с другой гостьей, вдовой неаполитанского купца.

– Бедная монна Доротея, – сказала сестра Жюстина. – Ее супруг умер здесь, в Венеции. Он приехал по торговым делам, а она его сопровождала. Теперь она ждет, пока родственники смогут ее забрать.

– А где сейчас монна Доротея? – спросила я.

– Она отправилась на исповедь, а затем она будет молиться святому Марку в базилике, – сказала сестра Жюстина. – Но самое позднее к вечерне она вернется.

– И все-таки здесь очень красиво, не так ли? – спросил меня Себастьяно.

Я осмотрелась в комнате. Она была просторной, почти в два раза больше, чем каморка Клариссы, и обставлена весьма достойно. Рядом с двумя кроватями расположился столик со скамеечкой, настенная полка и большой сундук для одежды. Над дверью висел резной деревянный крест, а на стене напротив – зеркало. Перед ним стоял своего рода шкафчик для косметики, на котором были разбросаны различные принадлежности, от расчесок, флаконов с духами и горшочков до мозаичных шкатулок для украшений и прочих безделушек. Неизбежный ночной горшок был спрятан за ширмой.

Было несложно заметить, что моя новая соседка по комнате не слишком любила порядок. Повсюду валялись одежда и обувь, а в тазике для мытья осталась использованная вода.

Кроме того, монна Доротея не соблюдала запрет на домашних животных – у нее была птичка. У узкого окна висела клетка с разноцветным громогласным попугаем, который искоса рассматривал меня, наклонив голову.

Себастьяно сказал, что теперь ему пора идти, и меня тут же охватила тихая паника.

– Когда ты вернешься? – спросила я.

– Так скоро, как смогу. Самое позднее завтра вечером.

– Куда ты направляешься?

– Туда, куда потребуют отправиться мои нынешние обязанности.

Сестра Жюстина и еще несколько монахинь могли нас услышать, и я заметила, что все они тут же навострили уши. К сожалению, Себастьяно не мог сообщить мне ничего конкретного об этих своих обязанностях.

Так что я попыталась спросить намеком:

– Другими словами, ты снова должен… уехать?

Он кивнул.

– К нам домой?

Он кивнул еще раз.

Я не смогла сдержать слез, навернувшихся мне на глаза. Он отправлялся назад, в наше время, а я застряла здесь! Это было так несправедливо! Почему это ему можно, а мне нет?

– Скажи мне только одно, – прошептала я ему на ухо, сделав вид, будто хочу обнять на прощание своего драгоценного кузена. – Могу ли я тоже рассчитывать на эту… специальную процедуру?

– Нет, – так же тихо ответил мой названый кузен. Его дыхание щекотало мои виски. – Ее делают только… дома.

– Ты можешь, по крайней мере, известить моих родителей, что со мной все в порядке?

– Не получится. Я объясню тебе в следующий раз.

Внезапно я заметила, что наши объятия из прикрытия превратились в настоящие. Себастьяно держал меня неожиданно крепко. Я почувствовала его чистый, мужской запах и смутилась, как это уже случалось однажды. Я растерянно ощутила, какой маленькой кажусь, когда стою так близко к нему. Он был почти на голову выше меня. Мои глаза были на высоте его губ.

Затем он отпустил меня и отступил на шаг назад.

– Вещи тебе привезут на лодке.

– Какие вещи?

– Мариетта соберет для тебя кое-что.

Я не знала, стоит ли этому радоваться. Бесспорно, у нее изысканный вкус, в этом я не сомневалась. Но если он мог запросто попросить ее подобрать пару вещиц для бедной брошенной маленькой Анны, между ними существовали какие-то близкие отношения. Это меня странным образом раздражало.

– До скорого, – сказал Себастьяно.

– До скорого, – откликнулась я.

Я хотела сказать что-нибудь еще, может, даже о чем-то пошутить, чтобы не выглядеть такой безутешной и несчастной, но у меня не нашлось слов.

Затем ворота закрылись за ним, и я осталась одна.

Одна среди монахинь, если быть точной. Как только Себастьяно ушел, обитательницы монастыря обступили меня со всех сторон, чтобы познакомиться. Точнее, чтобы спросить, как зовут моего кузена, сколько ему лет, где он живет и когда он снова вернется.

Они допрашивали меня, окружив плотным кольцом. Так я познакомилась с Урсулой, Имельдой, Беатой и еще несколькими своими сверстницами. Большинство из них жили в монастыре уже давно – некоторых отдали сюда, когда им было еще семь лет.