Ольга Белова - 8848

Обследовав наконец все закутки внутри железного панциря своего 350-го коняки, Марк Семенович не без усилия вернул себя в исходное положение. Мужчина он был не глупый, безусловно, и сам видел некоторую комичность в этом своем лазании, однако лучше посмеяться сейчас, наедине с собой, чем потом в разгар совещания или дома, на всем скаку размахивая саблей (по воскресеньям к ним приезжали внуки), вытащить из кармана кружевные женские тпрусики… Спохватившись, мужчина залез двумя пальцами во внутренний карманчик… эта штучка могла оказаться такой изобретательной! Увлеченный всплывшим воспоминанием, Марк Семенович снова галопом понесся за угол шестнадцатиэтажки, по косточкам разбирая ту встречу, когда Ларочка предстала перед ним в образе Евы и заставила его во время их очередного пих-пух грызть яблоко, а после этого обратилась в жар-птицу. Спереди, чуть повыше Ларочкиного пупка, у жар-птицы были два изумрудных, переливающихся глаза, таких прекрасных и огромных, что Марк Семенович не мог от них оторваться. Ларочка была такой выдумщицей!

Еще одно, последнее рычание вырвалось из груди Марка Семеновича перед тем, как прекрасный образ несколько затуманился, девственный платочек, снова вынырнув из бардачка, промокнул выступившие на лбу капли.

***

Спустя полчаса на месте Ларочки восседала законная супруга Марка Семеныча Елена Ивановна (или Ларочка полчаса назад восседала на месте супруги? Разобраться в этом было сложно, да и к чему, когда и так все прекрасно). Супружница Марка Семеновича никогда не была ни Евой, ни зеленоглазой жар-птицей. Елену Ивановну если бы и удалось представить с торчащими из разных частей тела перьями или грызущей во время всяких неприличностей яблоко, то это вызвало бы разве что улыбку, да Марк Семенович и не позволил бы — бывают женщины такие, как Ларочка, а бывают другие… и разве не удивительно, что все они такие разные… Мужчина чуть не с умилением глянул на сидящую рядом супругу: «там, где брошка, там перёд», что поставь — что положи, сбоку бантик, сзади — три, сверху дурацкая шапочка, из-под пальто торчат то ли валенки, то ли модифицированные кроссовки, на ножках Ларочки такие бы еще смотрелись, но на копытцах Елены Ивановны… Мрак! Сколько раз он отправлял её в салоны, сколько денег угрохал на модельеров и дизайнеров! Но что ни возьми — все как корове седло! Но разве это в жене главное?!.. Марк Семенович с надеждой глянул на супругу, под ложечкой засосало, еще бы! С Ларочкой было спущено пять тысяч калорий!

— Голодный, пупсик? — засюсюкала Елена Ивановна.

Марк Семенович мурлыкнул что-то под нос, из чего супруге стало ясно: «Голодный! Как пёс!!!»

— А таблетки пил? — озабоченно спохватилась супружница.

Марк Семенович кивнул.

— Ну, погоди, я до тебя доберусь… — подпустила еще сиропчику Елена Ивановна. (Марк Семеныч давно подметил: как ни проветривай салон, как ни заметай следы тряпочкой, баба бабу пусть нижним мозгом, но все равно учует. Но, опять же, не это главное, главное то, что у кого-то бабье от этого звереет, а у него становится еще и покладистее…)

Всю дорогу домой пупсик гадал, что же его ожидает дома — пирог с вишней или кулебяка с яйцами и капустой?

Сонечка готова была лопнуть, нет, не от счастья, не от радости, а от негодования, возмущения, от того, что она оказалась вот в такой вот возмутительной ситуации. Не сказать, что раньше с ней подобного не случалось, но теперь по какому-то злому року судьбы она попадала в подобные ситуации все чаще и чаще. Если это полоса невезения, то почему она не как зебра, хотя бы с каким-то намеком на чередование?

Мысли со всех сторон окружили девушку, жужжали над её головой и становились всё злее и настойчивее. Сонечка и сама не поняла, как перенеслась на многие тысячи километров на восток и, судя по всему, очутилась на территориях, принадлежащих современному Китаю, определить исторический период она затруднялась, тем более что все вокруг тут же тесно переплелось с окружающей ее действительностью. Ее новая знакомая Лидия Петровна была как будто за что-то подвешена и парила в воздухе, в пространстве она занимала не вертикальное положение, а лежала плашмя и слегка подрагивала. Снизу к её дребезжащему телу тянулись заострённые стебли бамбука. Бамбук, как в сказке — правда, уже не в китайской, а в русской, — рос не по дням, а по часам, вонзался в распластанное тучное тело Лидии Петровны, пронзал ее насквозь, причиняя неимоверные муки, и, насадив на вертел свою жертву, рос дальше. Лицо Лидии Петровны время от времени перекашивало, тело корежилось и конвульсивно дергалось, Сонечка в то время, когда бамбук делал свое мокрое дело, тоже ежилась и подергивалась. На этом действие не заканчивалось, пытка продолжалась, но уже не в Китае, а в мрачном сыром подвале. Лидия Петровна, теперь не одна, а вместе со своей сообщницей Маргаритой Тихоновной, была привязана к стулу. Место, в котором стояли стулья, кишмя кишело голодными, мерзкими крысами. В общем, пока не происходило ничего страшного, кроме того, что одна крыска проворно вскарабкалась по подолу Лидии Петровны, которой только что досталось от бамбука, попискивая и шевеля усиками, перепрыгнула на плечо Маргариты Тихоновны (женщины сидели привязанные спиной друг к другу) и подобралась к её ушку. Повозившись на плече женщины, зубастая покрутила своим длинным мерзким хвостом, подергала носом и в конце концов больно грызанула Маргариту Тихоновну за ухо. Женщина (совершенно несоизмеримо с причиненным ущербом) взвизгнула, испугала крыску, та с перепугу сиганула на Лидию Петровну, которая в ответ тоже испугалась и тоже завизжала. Сонечка аж зажмурилась от удовольствия! Сцена, развернувшаяся перед ее мысленным взором, до того ей понравилась, что девушка задумалась о том, где бы раздобыть серого злого мышуна, чтобы подпустить гадким соседкам. Выглянув в узенькую щелку, Сонечка вздохнула — вокруг все было стерильно, гигиенично, ни о каких крысах, клопах и тараканах и речи не могло быть. Они были так же далеки, как поля, поросшие бамбуком.

«Можно обойтись и без пыток, пойти и пожаловаться, — продолжила размышления Сонечка. — Расправиться с ними официальным, пусть даже таким простым способом». Очень хотелось задать им порку. Тут у Сонечки проскочила и вовсе неприличная мысль. Все те же женщины по очереди приспускали штаны, ложились на будто из-под земли выскочившую лавку и от души хворостиной хлестали друг друга по оголённым зефиринам. Пикантность состояла в том, что одна обидчица наказывала другую — раньше такой способ расквитаться с ненавистной ей парочкой Сонечке в голову не приходил. Было во всем этом что-то уморительное, но неосуществимое, вариант с обычной жалобой подходил больше. Пожаловаться можно лично, а можно и анонимно. Сонечка обожала анонимки, это же ведь тот же перст божий, в уме она тут же набросала текст будущей записки: «Спиридонова М. Т. и Тихонова Л. П. из такой-то палаты систематически нарушают больничный режим, до первых петухов смотрят телевизор и т. д. и т. п…» Пока текст не вылетел из головы, девушка тихонечко достала телефон (хорошо, что экран светился) и сделала запись. Все эти манипуляции Сонечка постаралась сделать как можно незаметнее, но одеяло все равно предательски зашуршало. В противоположном углу палаты в ответ тоже что-то зашебуршало, следом наступило обманчивое затишье, и вдруг — шмяк! — девушка почувствовала не сильный, но очень обидный шлепок. Пройдя по касательной, над Сонечкой пролетел тапочек Маргариты Тихоновны и застрял где-то между её кроватью и стеной. Сонечка молниеносно свернулась. Некоторое время она лежала не шелохнувшись, но дышать под одеялом становилось все труднее, девушка приоткрыла маленькую щелочку и несколько раз глубоко вздохнула. Послышался грубый смешок, который мог принадлежать только Лидии Петровне. Маргарита Тихоновна хоть и была заодно с подругой, но все-таки не была такой толстошкурой, да и на вид она была более интеллигентной. Сонечке даже иногда казалось, что, не попади Маргарита Тихоновна под дурное влияние соседки, она оказалась бы даже вполне приличным человеком и при других обстоятельствах они, возможно, поддерживали бы добропорядочные отношения.