Андрей Миколайчук - Приставы богов

Старик замолчал.

— Ты это здорово, все придумал.

Не унимался Зуав.

— Ладно! Хватит ломать комедию!

Грозно прорычал старик.

— Думаешь, ты меня обхитрил?

— Думаю да!

— Еще посмотрим!

— Вряд ли. Я ухожу.

Сказал Зуав.

— Куда пойдешь?

— Не знаю, мир велик.

— Так нельзя! Не по правилам.

Засмеялся старик.

— Я же говорил тебе, что ты находишься в прошлом, на будущем месте своего дома.

— Говорил, ты много чего говорил и что? Все получилось, как ты говорил? Босх — моя подруга. Я попросил ее об одолжении. Я правильно говорю?

Обратился к Босх Зуав. Девушка кивнула в знак согласия.

— У нее были проблемы, с суженым. Теперь, как только она увидела альтернативу, то есть тебя, думаю, что победил вариант воссоединения божественной семьи. Правильно?

— Да!

Ответил Босх.

— Ты же, как вор, попадешь в лапы Сатаны. Он мечтает о вечных муках грешника. Тебе понравится. Может научишь его чему ни будь, потому что с фантазией у Сатаны так себе, на троечку.

— Думаешь, ты все рассчитал? Думаешь победил?

Старик разразился проклятиями. Небо разверзлось, и оттуда выпали приставы. Лысый с ходу залепил деду в ухо, да с такой силой, что у того голова чуть не оторвалась. Босха тоже забрали с собой. Он напоследок, красноречиво посмотрел на Зуава.

Пошел белый снег.

Улыбка медленно сползала с лица Зуава. Он вспомнил свою первую встречу со стариком.

— Все правила сводятся к тому, чтобы вершина никогда не оставалась пустой…

Прошептал Зуав, закрывая глаза, облокачиваясь спиной о черный камень.

Изображение пропало, а вместе с ним снова исчезли все звуки вокруг.

Полный ужаса человеческий глаз, неожиданно вырвался из темноты и оказался так близко, что Зуав впился в него зубами. Надбровная кость легко ломалась, потом он вырвал незнакомцу язык, отломал нижнюю челюсть и бросил мертвого лицом вниз. Последним он увидел скованные наручниками руки за спиной, которые конвульсивно дергались, как будто мертвый пытался что-то сказать ему напоследок.

Внезапно вспыхнувшая ярость исчезла. Он снова слышал голос старика, и видел, как его бездыханное тело уносили приставы.

Ты добрался до вершины. Ты — мой герой.

Он держал перед собой фотографию Зуава и гладил своими артритными пальцами губы и глаза изображения.

— Я люблю тебя.

Зуав почувствовал, как разрывается его живот. Слова старика утонули в его собственном крике.

Море, сосны, берег собрались в большой крутящийся шар, ударились о черную скалу, разлетелись брызгами и исчезли.

Зуав увидел людей, держащих его за руки, двое наваливалась на ноги, они сжимали его тело со всех сторон, как будто хотели вдавить в кровать.

Он закрыл глаза, пытаясь очнуться, выйти из этой иллюзии. Зуав устал от постоянных перемен. Он неожиданно понял, что где-то оступился, потерял равновесие и теперь обречен падать вечно.

Сконцентрировавшись, Зуав почувствовал, как хватка санитаров ослабла, его конечности становились свободными, ступни уперлись во что-то твердое. Он мог двигаться взад-вперед, сжимая перед собой что-то мягкое, приятное на ощупь.

— Тише! У меня разойдутся швы!

Зуав увидел замасленную лампу у потолка, свет понемногу обрисовывал контуры пространства вокруг. Это была комната, заваленная грязными матрасами, у стены стояли ржавые сетки от кроватей.

— Тише! Вот так, — его направлял голос Босха.

Зуав опустил взгляд и увидел перед собой обнаженное женское тело, красиво выгнув спину, она одной рукой упиралась в матрасы, второй держалась за правый бок.

— Не спеши, не спеши, тише, вот так, вот так, — повторяла она шепотом в такт движению.

Зуав продолжал до тех пор, пока Босх не стала стонать. Его стон становился все громче и громче, Зуав от испуга остановился, и теперь Босх сам бился об него, неистово крича и выталкивая из комнаты.

Повернув голову, Зуав увидел яркий свет в дверном проеме, за своей спиной. Босх словно таран, с каждым ударом неумолимо продвигала его к свету.

Зуав пытался схватиться за стену, расставить руки, но больше не ощущал их. Он почувствовал, как что-то липкое обволакивает его тело со всех сторон и сжимает, словно он оказался в тесном и скользком туннеле…

Зуав стал снова проваливаться, но движение теперь было плавное, мягкое, как будто ласковые руки матери, опускают его маленьким в колыбель.