Андрей Миколайчук - Приставы богов

© Андрей Миколайчук, 2018

ISBN 978-5-4493-0986-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зверь ударил и наконец достал острым когтем живот Зуава

Кожа выше пупка треснула, словно натянутая бумага и разошлась в стороны неровной рваной звездой.

Краем глаза он увидел, как что-то черное проникает внутрь, все глубже и глубже. Собрав последние силы, Зуав поджал ноги, уперев их в жесткий панцирь, резко оттолкнулся.

Лучше упаду в пропасть, — подумал он.

Но зверь когтем уже зацепился за ребро и потянул к себе. Его пасть раскрылась, обнажая двойной частокол зубов.

Зуав наотмашь, в последний раз ударил топором, разрубив язык и нижнее небо, так что лезвие плотно засело в кости.

Втолкнув рукоять поглубже в пасть, он увернулся от бешено вращающейся головы, схватился руками за коготь, освобождая свое ребро, и полетел вниз.

Больше Зуав ничего не помнил.

Он очнулся лежащим на плоту, в липкой луже, закрывая ладонью рану на животе.

В кромешной тьме легкий ветерок показался ему чудом.

Подняв голову, Зуав вдохнул полной грудью и подумал: опа! я еще живой!

Он обрадовался, сам не понимая почему.

Неожиданно Зуав почувствовал округлость бревен под своей спиной, и грубый узел веревки, вонзившийся в левое плечо. Он едва улавливал солоноватый, терпкий запах, так пахнет кровь и море. Его плот покачивался на волнах.

Зуав ощущал движение воды, но как ни вглядывался ничего не мог увидеть.

В густой тьме, над головой, горело, но не отбрасывало свет, круглое пятно луны. Планета прорезала небо ровно по контуру своего тела и была похожа на белую дыру в темном небосводе.

Он вначале попытался пошевелить рукой, потом потрогал пальцами рану на животе — толстый, скользкий край разреза на коже.

В ушах снова прозвучал тот же крик, который он слышал, когда рубил зверя. Зуав не понимал, что произошло, стало вдруг невыносимо тесно, душно, он больше не был на плоту, над головой повис тяжелый, каменный потолок, а плечи сжали невидимые стены.

Зуав почувствовал, как его дыхание отбивается от твердой поверхности и возвращается, не успевая остыть.

Его дыхание обжигало его же лицо, но Зуав не мог увернуться от этого жара.

Ни одна часть тела больше не подчинялось его приказам. Руки и ноги затерпли и потеряли чувствительность.

Зуав, с трудом, смог повернуть голову. Он больше не видел моргающее пятно луны. Его дыхание исчезало во тьме, оттуда звучал чужой голос.

— У тебя побелели пальцы. Ты очень не внимательный к собственному телу.

Старик приблизился, улыбаясь беззубым ртом.

— Оно у тебя прекрасное. Расслабься пусть кровь свободно бежит по венам, наполняя жизнью твои аппетитные чресла. Все закончилось, ты победил, ты на вершине.

Зуав смущенно опустил глаза. Он не привык, когда мужчина, пускай и старый, его осматривал с ног до головы.

— Не пугайся, ты пришел ко мне за советом, и ты его получишь. Но ты должен знать — только бесполезное дается бесплатно, потому, как оно ничего не значит. Настоящее и необходимое имеет цену. Готов ли ты ее заплатить? Не отвечай сейчас. Придёт время, и ты заплатишь или откажешься платить, но имей ввиду — я беру плату вперед.

— За советом?!

С большим трудом произнес Зуав, он уже сожалел о том, что поднялся на вершину. Это было не соразмерное испытание. Он еще чувствует боль, от того, что коготь зверя разорвал ему живот, а старик бредит какими-то советами?!

— Ты не первый, кто приходит сюда.

Прервал его размышления старик, он присел на корточки, облокотившись спиной о камень.

— И ты не первый, кто решил начать собственное дело. Я был таким же, как и ты… когда-то давно… Тебе необходимо усвоить только одно — все правила сводятся к тому, чтобы вершина никогда не оставалась пустой. Поэтому ты здесь.

Подул сильный ветер, Зуаву показалось, что старику теперь придется долго ждать, чтобы подняться на ноги.

Его дряхлая фигура даже приблизительно не напоминала лик божества. Скрюченные артритом пальцы на руках, узкая узловатая шея с крупным кадыком, как будто он каштан не смог проглотить.

Хотя откуда тут каштаны? — подумал Зуав. — Это странное правило, — сказал он задумчиво вслух.

— Правила не обсуждаются, их необходимо соблюдать. На этом держится весь мир.

Все свои слова старик сопровождал жуткими кривляньями, как будто предупреждая его: не связывайся со мной — я плохой.

Это было странно и необычно, потому что пожилые люди всегда производили на Зуава благостное впечатление.

— Я еще не решил почему я здесь.

— Не стоило начинать столь долгий путь, проходить его половину и останавливаться в нерешительности, думая вернуться назад. Это не разумно. Скажу тебе даже больше, ты находишься в прошлом, на будущем месте своего дома.

Старик загадочно улыбнулся и поднял указательный палец вверх.

Ветер усилился и пошел белый снег. Не касаясь камня, он таял, превращаясь в черную воду, собирался странным образом в «ртутные» лужицы, на практически отвесной скале, где через мгновение впитывался. На вершине было всегда сухо.

Похоже на бред. И старик, и природные явления, далеки от нормы. Эта реальность неправильная — подумал Зуав.

Неожиданно он вспомнил предыдущий уровень, когда, он нашел переход. Уходя от погони, Зуав бросился тогда в коридор здания, но ступая на красный бархат дорожки, его ноги, внезапно стали проваливаться.

Первыми исчезли ступни. От неожиданности Зуав опрокинулся навзничь, падая, попытался упереться об пол, и ковер тут же проглотил обе ладони рук.

Медленно погружаясь, Зуав почувствовал, как спиной уперся обо что-то твердое. Это была широкая, грубо отесанная доска. Его руки и ноги оказались крепко привязанными под ней так, что он не мог пошевелиться.

Стены коридора стремительно разошлись в стороны, открывая его взору площадь, наполненную людьми.

Краем глаза Зуав заприметил девочку на руках у женщины, обе были одеты в странного вида лохмотья. Не успел он разглядеть их лица, как две шершавые ладони грубо повернули его голову так, чтобы он смог смотреть только в небо.

Над ним склонился палач.

Не мигая, на него смотрел глаз с огромным бельмом, подгнившим по краям зрачка.

Костлявая рука палача уперлась в грудь, Зуав увидел, как небо закрыл кривой нож, крепко сжатый в кулаке, он снова почувствовал резкую боль в животе. Его потрошили на площади, под улюлюканье толпы.

В горле пересохло, Зуав отчетливо услышал собственный тихий хрип и то, как холодное лезвие со скрежетом уперлось в ребро. Корчась от невыносимой боли, наконец-то он смог закричать.

Голос Зуава встревожил и возмутил этот бледный глаз, кулак, которым старик упирался ему в грудь, вдруг залез в рот, раздвигая челюсти, проникая все глубже и глубже, толкая впереди себя язык.