Анна Сокол - Нечисть, нежить, нелюдь

— Капрал, до города проводите? С нами раненый, — проговорил Вит, устало опуская руки. На мой взгляд, опуская чересчур поспешно. — Или мы теперь все в ваших глазах недочеловеки?

— Осади назад, сынок, а то, маг ты там или нет, старый Рэйвен зубы тебе пересчитает. Никто не скажет, что мой десяток оставил на съеденье тварям, — тут он посмотрел на меня. Я, не сдержавшись, широко улыбнулась, продемонстрировав старику зубы, — женщин и детей. Но пойдем сейчас. Никаких ночевок в этом лесу. Эриш, Тиш, помогите им собраться, — отдал он приказ и оглядел темные деревья. — Неизвестно, сколько еще этих притвор по округе шатается. Она, конечно, знает, но не скажет.

Конечно, не скажу. Потому что не знаю.

Притвора… Как много скрыто в этом слове. И как мало. Притворами называют любую нечисть, что встает на две ноги и прячет зубы, притворяясь человеком. Любую тварь, что может надеть сарафан. Это и богинки, и болотники, это и Мара, и навь, и подменыши, и леший. Да мало ли на свете созданий, что водят человека за нос и мучают до смерти! Воз и маленькая тележка. Но что-то я никогда не слышала о таких вот белесых притворах. А ведь десятник называл незнакомца и меня именно так, и вряд ли имел в виду всю двуногую нечисть, вместе взятую. Вампирами тоже называют кого угодно: и комаров, и нерадивых невесток, и кровососущих мавок, что живут в низинах… И самих вампиров, правда, если молва не врет, обитают они в основном за Тесешем.

— Не знаю, чего это на белом свете творится, — рассказывал седовласый Виту. Чернокнижник вел лошадь по тропе, рядом крутился вездесущий Кули, часть его восхищения была перенесена с Михея на солдат, к вящему облегчению последнего. — Но, считай, с новолуния покоя не знаем. Из каких нор кто только не повылазил. — Десятник покачал головой. — Ящерликов порубали, потом выворотни [23] Нечисть, животные, похожие на больших кротов, роют подкопы и проникают в человеческие жилища через подпол. Хищники, питаются мясом, предпочитают человеческое. деревню на юге разорили, теперь вот притворы, а ведь двадцать лет об этой погани слышно не было.

Шедшая впереди Оле оглянулась, вытаращила глаза и стала плеваться, последний, так сказать, метод обороны от нечисти вроде меня. Интересно, а что изменилось с той поры, когда она сидела рядом у костра и передавала мне миску с похлебкой?

— А еще, говорят, огневок видели, — с тоской закончил десятник. — Не дай Эол, полыхнем!

— Нечисть оживляется только в плохие годы, — ответил Вит и тоже оглянулся, в кои-то веки посмотрел на меня, плеваться не стал, лишь окинул возок с Михеем и сидевшую с краю Миру хмурым взглядом.

— Они и делают их плохими! — зло сказал воин, что держал надо мной меч, он и сейчас не спускал с меня глаз. Приглядевшись, я могла с уверенностью сказать: почерневший как минимум вчерашний синяк очень подходил к его щетине. — Они! — Он обличающе указал на меня, понукавшую мерина, что тащил возок.

— Я чего тебе сделала, служивый? — не удержалась от вопроса. — На ногу наступила?

— Да ты… да как ты смеешь говорить? Как ты смеешь…

— Охолони, Тиш. — Десятник огладил подбородок и посмотрел на нахмурившегося чернокнижника. — Обижены они на ее породу. Обижены и злы. Третьего дня городская стража на рынке притвору поймала, самку, та рыбу воровала, хотели ее того… — Он провел рукой по горлу. — Да бургомистр не дал, велел в клетку посадить, к нему во дворец доставить.

— И они обиделись за то, что не дали мечами помахать? — спросила я, а воин дернулся.

— Нет, — зло ответил тот, что шел вместе с Рионом, замыкая наш маленький отряд. — Никто не знал, что та тварь уже спарилась с… с этим, — и он указал рукой на мешок, куда запихнули голову убитого чужака. Ткань давно пропиталась кровью.

— Они парами живут, как лисы. И никогда не бросают своих.

Я только открыла рот, чтобы сказать, что этому и людям не мешало бы поучиться, как седовласый добавил:

— Прошлой ночью самец пробрался на городские стены и отправил к Рэгу шестерых моих людей. Эриш, Тиш, Грес и Орир — все, что осталось от моего десятка, который дежурил ночью на стене.

— И ведь главное, непонятно, как в город пробрались? — буркнул молчавший до этого воин с луком в руках. — Ворота заложены, калитка под амулетами, даже лаз контрабандистов перекрыли, а этот все равно прошел, словно призрак.

— От притворы нет затвора, — вздохнул седой. — Они знают все ходы и выходы, носом чуют, если есть хотя бы одна щель, через которую дует ветер… Всю ночь шли по его следам, хорошо он на другую самку отвлекся — притормозил, удалось врасплох застать, а иначе так просто не дался бы.

— Зато мы отомстили. — К вящему восторгу Кули солдат тряхнул окровавленным мешком.

Оле тихо забормотала слова молитвы.

— Это очень утешит родных, — прошептала я, но они не услышали.

Шедший первым Вит остановился и указал рукой куда-то в темную ночь. Десятник выдохнул и устало проговорил:

— Полесец. Почитай добрались.

Деревья расступились, и мы увидели далекие огни факелов на стенах крепости.

Я поежилась, в голове почему-то то и дело звучала фраза чернокнижника: «Признаю ту, что зовется Айкой Озерной, членом моей семьи… Признаю ту, что зовется Айкой Озерной, членом моей семьи…» В лесах эти слова означали для меня продолжение жизни. А что они будут означать там?

Михей спал в возке, не подозревая о переменах. Мира вертела головой. Кули подпрыгивал на месте от нетерпения, Оле все еще молилась. Риону было все равно.

Багряный лес кончился.

Как говорил забредший однажды в избушку бабки Симы старый солдат, если ты видел один пограничный городок, ты видел их все. Я не видела ни одного, оттого и вертела головой, словно вылетевшая на охоту сова. Оле от меня не отставала, а уж Кули, тот едва не пищал от восторга.

Первое, что бросилось в глаза, — это черные и какие-то подкопченные стены, в некоторых местах испещренные бороздами, словно их царапала гигантская мышь. Или дракон.

— Это тарийские недоумки то и дело пробуют нас на свой железный зуб, — пошутил лучник. — Но пока удается их обламывать.

— Так скоро совсем без зубов останутся, — хохотнул другой.

— А ну, тихо, — скомандовал десятник и, повернувшись к Виту, добавил: — На зверушку свою поводок накиньте, а то, не ровен час, кто-то из осерчавших на ее породу удумает чего неправильное.

Чернокнижник вздохнул, словно его вынуждали делать что-то тяжелое и, не глядя ни на кого, попросил:

— Айка.

— Что? — Я по примеру сонного Михея похлопала глазами: — Господин кудесник ко мне обращается?

— Айка, — на этот раз в голосе послышался укор.

— Нет, точно ко мне, — продолжала юродствовать я. Послышался звук вынимаемого из ножен меча. Плохо, очень плохо. К чему выяснять, какая муха укусила Вита? Но остановиться я уже не могла, даже учитывая, что мне снова могли приставить железо к горлу… Буду вести себя как бессловесная зверушка, зверушкой и останусь. Два дня он так старательно не смотрел в мою сторону, а теперь по просьбе какого-то вояки…