Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 2. Иные [СИ]

— Все леса принадлежали Тэхэ, — дернул плечом Нивен. — Хватит говорить. Идем.

— Да иду я, иду!

— Но говоришь.

— Что если в этом лесу всё иначе, а? Что если здесь остались какие-то ее… Ну, не знаю… Чары, жизненные силы, дальние родственники… Ты же знаешь, что она с кем только ни роднилась, да? Ты же читал легенды!

Нивен обернулся, полоснул взглядом. Уточнил:

— А ты вспомнил?

— Я много чего вспомнил. Но так… Смутно. Зато точно знаю, что Тэхэ не хотела бы впускать меня… Затхэ… а значит, и меня… к себе в леса. Может, у нее тут охрана какая-то? Может, нам лучше выйти?

— К людям? — спросил Нивен.

— К людям, к троллям, к гномам… кто у них тут водится? Вот к ним и выйдем!

— И ты не полезешь драться?

— Если они первые не…

Нивен резко остановился и круто развернулся, и Йен в него чуть не врезался.

— Они не начинают первыми, — тихо сказал Нивен. — Всё начинаешь ты. Не можешь защитить себя. Но лезешь на рожон. Как будто это игра. Как будто это весело.

— Но…

— Это не шутки! Хватит! — Нивен приблизился в упор и очень четко проговорил. — Не. Трогай. Людей.

Направился вперед.

Йен разозлился. Да черт возьми, что он сделал не так? Что он опять сделал не так?!

Почему опять нельзя к людям?!

— Идем! — позвал Нивен, оглянувшись через плечо.

— “Не трогай людей”! — передразнил его Йен и двинулся следом. — Твои люди, если хочешь знать, сами кого хочешь тронут. А потом догонят и еще раз тронут! Может, монстрам все же можно хоть иногда за себя постоять, а?

— Постоять? — переспросил Нивен. — Постоять за себя?

— Ну естественно… — сокрушенно вздохнул Йен, пробормотал себе под нос. — Как же тебе еще объяснить… — и заговорил преувеличенно громко, чтоб его точно услышали. — Переспрашивать — это не разговаривать! Даже если переспросить дважды!

— Ты не можешь... — сказал Нивен, помолчал, но объяснил все-таки мысль. — Постоять за себя.

“Помнишь? Сколько можно быть шутом и слабаком? — очень четко прозвучал вдруг в голове собственный голос. — Ты же Затхэ! Над тобой издевается полукровка, а ты молча слушаешь!”

— Кажется, у меня проблемы… — пробормотал Йен себе под нос.

— Неужели? — хмыкнул Нивен, который, зараза, своими эльфийскими ушами всё слышал. — Только понял?

Йен сощурился ему вслед и скорчил рожу. Глаз-то на затылке у него нет.

Вдалеке крикнула птица. Снова не по-птичьи.

Снова голосом Тэхэ.

Сорэн не любила леса Тэхэ. Тут всё было пропитанное ею. Ее голосом, ее запахами, ее силой.

Влажный липкий воздух навязчиво касался щек, обволакивал руки, сжимал горло. Птицы выкрикивали что-то отрывистое вслед, наверняка обидное, если понимать их речь, как понимала Тэхэ.

Сама же Тэхэ часто молча сидела на мокром бревне, перекинутом через быстрый ручей. Ручей прыгал на камнях и плескал прозрачными брызгами на бревно да на платье, а ей, рогатой, — хоть бы что.

— Чего пришла? — спросила как-то Тэхэ.

Как сидела, глядя вдаль, ровная, гордо несущая свои тяжелые лосиные рога, так и не шелохнулась. И взгляда не бросила.

— Пришла просить тебя остановиться, — сказала Сорэн. — Все знают, что ты делаешь здесь, но притворяются, будто не замечают. Ты ведь Тэхэ, рогатая, своенравная, и дикая. Но, сестра, пришла пора остановиться. После всего... После Затхэ... Больше закрывать глаза мы не можем. Я — не могу! Это важно не только для меня — для всех нас. Неужто беда Эйры — наша общая беда — так ничему тебя и не научила?

Тэхэ все-таки повернула голову. Посмотрела серьезно, внимательно. Тэхэ не Эйра. Не щурится на свет — глаза всегда широко раскрыты, всегда внимательные, влажные, как у ее ланей да олениц. Как влажно здесь все вокруг.

— И что же я делаю? — спросила Тэхэ. — На что ты не можешь закрывать глаза? Чему меня должна научить беда Эйры, скажи, сестра?

— Мне нужно говорить это вслух? — поморщилась Сорэн. Ей даже произносить не хотелось. Но Тэхэ все так же прямо и влажно смотрела в глаза. Ждала.

И Сорэн сдалась:

— Ты плодишь монстров, — тихо сказала она, — любишься со своими зверями, а потом что рождается… все в лесах остается. И опять плодится. Ты знаешь о запрете, о том, что нельзя смешивать кровь. Тем более — нашу кровь. Божественную, золотую! И то, что ты делаешь… это отвратительно мне, сестра, едва ли не больше, чем сам Лаэф с его змеями, а ты знаешь, как я ненавижу его.

— Кто сказал тебе об этом? — спросила Тэхэ. Глазом не моргнула. Ни один мускул на лице не дрогнул. Не шелохнулась.

— Да все знают! — развела руками Сорэн. — Все! Твои птицы поют о твоей плодовитости, твои звери кричат о ней, твои дети расползаются по лесу и уже трудно не наступить ни на одно из них, пока идешь.

— Ты не понимаешь моих птиц, — улыбнулась Тэхэ, — не понимаешь зверей. И да, дети мои есть, их много, но кто сказал тебе, что я мешаю кровь со звериной?

— Бро-ось… — протянула Сорэн.

Что за глупые отговорки? А с кем еще миловаться рогатой? Кто еще захочет прийти к ней сюда?

Стайка мелких детишек промелькнула по ту сторону ручья. Мальчики ли, девочки — Сорэн не рассмотрела. Слишком быстро бежали — догоняли друг друга, быстроногие маленькие оленята. Не рассмотрела и ноги ли у них, или копыта, слишком быстро мелькали. Увидела лишь рога на голове у одного из детенышей.

А потом услышала смех, уже издали, из зарослей.

И сжалось сердце, и чуть зубами не заскрипела — очень знакомый, хоть и детский еще, но очень знакомый серебристый смех. Она слышала его: и детским, и взрослым.

“Вот как? — удивилась Сорэн. — Значит, не обошлось без Ух’эра… Действительно, почему бы кривому и сумасшедшему не полюбить рогатую? Но не мог же он так много всякого наплодить? Ну, один детеныш, ну, десять… А Эйра-то щебетала, что их тут не меньше сотни…”

И все говорила: “пойди да разберись, откуда наплодились”, и в глаза так доверительно заглядывалась, и щурилась, дрянь рыжая…

Теперь понятно, почему. Она-то, богиня любви, она знает, откуда дети взялись. Хотела уколоть побольнее — да не вышло.

Что для Сорэн кривой хромой безумный младший брат?

Пустое место, не больше!

А потом к ручью выскочила одна из них, тех, кто бегал там, по кустам. Рогатая. А так — во всем на мать похожа. Выскочила со слезами: кулаками трет глаза, всхлипывает, жалуется. Ветви тут же подхватили ее, листья гладить стали, ручей взмыл в воздух, окатил ей ноги. Сорэн увидела: колено разбито. Упало дитя, ударилось, вот и плачет. И кровь оттуда сочится. Золотая.

— Видишь? — спросила Тэхэ. Поднялась, все та же, гордая, ровная. По бревну прошла, даже не пошатнулась. Ветви ей дочь в руки передали.

— Не плачь, Нильф, маленькая, — прошептала Тэхэ, искоса глянула на Сорэн, мол, уходи, у нас тут свои проблемы.

“Конечно, — возмущенно подумала Сорэн. — Куда уж нам до ваших разбитых коленок?!”