Андрей Мажоров - Дьявольский полдник

П а ш к а. Это как же, позвольте спросить?

Г а д а л к а. Да уж не так, как вы, дилетанты… Это была первая попытка. Предупредить хотели. Слабо, не сработало. В Одессе Пантелеев повторил… Под видом грека-колдуна… Черт, где же косметичка… Опять мимо. Потом я предложила сделать клона. На дуэли он должен был просто промахнуться, понял? Столько опытов, столько попыток… Нет, приперлись…

П а ш к а. Что, и мсье Пантелеефф спасал?

Г а д а л к а. Алексей всю михайловскую ссылку просидел в Святогорском монастыре. Монахом. Это он тогда в ворота вошел. И отговорил Пушкина от побега. Про зайца и прочее мы уже потом придумали. Для прикрытия. Вот это был сейв! Совпало с дискретным пятном.

П а ш к а. Зачем… отговорил?

Г а д а л к а. Его бы понесло на Сенатскую. Через пять лет он погиб бы на Нерчинских рудниках. От чахотки.

П а ш к а. Купец что… взял и рассказал?

Г а д а л к а (про себя, сквозь зубы). Идиот. А туда же… (Оглядывая залу.) Кажется, все… (Походит к П а ш к е и срывает с его шеи оберег.) Ты останешься здесь. И я позабочусь, чтобы навсегда. Тебя осудят заочно. (Прислушивается к шуму из передней.) Дверь сломали. Если Алексей умрет, я вернусь и лично тебя разорву. Голыми руками. Дай сюда! (Поднимает с пола пистолет и быстро выбегает из залы. В помещение врываются М и х е е в и В а л е н ю к, жандармы, несколько человек с улицы.)

М и х е е в. Всем на пол! Не двигаться!

В а л е н ю к. Смотрите, кровь, кровь! Кровь на полу! На ковре! Везде!

М и х е е в. Кто стрелял? Ты стрелял? Взять его!

Жандармы хватают П а ш к у.

М и х е е в. Где убиенные? Отвечать!

П а ш к а кивает на дверь в заднюю комнату. М и х е е в кидается туда, но быстро возвращается, держа в одной руке саблю, в другой — лифчик.

М и х е е в. Пусто!

В а л е н ю к. Но где Шарлотта Федоровна? Где ее, станем говорить, горничная? И кровь, кровь… Весь ковер в крови!

М и х е е в (приступая к П а ш к е). Ты куды трупы дел? Разрубил, что ли? Отвечать!

П а ш к а. Никого я не рубил…

М и х е е в. Купец где? И этот еще… Хранцуз с им был! (Приглядывается к П а ш к е.) Постой, постой… Да ты, никак, дворник? И усы приклеил! (Хватается за усы, пытаясь их отодрать. П а ш к а взвывает от боли.)

П а ш к а. Не лезь, дубина! Они настоящие!

М и х е е в. А мундир взял откелева? Да ты… С убиенного снял, что ли?

П а ш к а. Никого я не убивал! Они через черный ход ушли!

М и х е е в. В участок его, робяты! Там разберутся! (Дует в свисток.)

В а л е н ю к (стоя на авансцене, лихорадочно строчит в блокноте). «Чудовищное преступление на Малой Дворянской… Дворник убил кавалергарда, и, переодевшись в его мундир, застрелил…» Нет, лучше — зарезал! «Купца первой гильдии Пантелеева, домовладельца… Мистическую провидицу»… Нет, это не надо. Просто — «Маниак зарезал и жилицу Кирхгоф, Шарлотту Федоровну… и ее горничную… Все трупы расчленил и сжег в камине!» (Оглядывается.) Камина нет, черти его дери… Ладно! Трупы разрубил палашом и окровавленные члены выбросил в окно!» Нет, искать будут… не найдут еще. Куда же он их подевал? Ладно, потом… «Вот что значило загадочное предзнаменование в доме конюшенного ведомства!» А-ах! Вот оно что, канальство… Срочно в редакцию! (Убегает.)

Прошло пять лет. Мы снова оказываемся в Обуховской больнице, в узкой палате на две койки, с одним окном, закрашенном наполовину зеленой краской. На одной из коек, сжавшись в комок, сидит с ногами Т е л у ш к и н — обритый, похудевший, в застиранной пижаме и со следами побоев на лице. На второй койке, напротив, расположился П а ш к а — тоже лысый, небритый, тоже в пижаме и стоптанных тапках.

П а ш к а (устало, почти механически). Петр Михайлович, посмотри на меня. Я — Паша.

Т е л у ш к и н не реагирует.

П а ш к а. Петр Михайлович, очнись. Я — Пашка, подмастерье твой. (Эффект прежний.)

Тихо открывается дверь и в палату оcторожно просовывается голова П о п р и с к и н а.

П о п р и с к и н (громким шепотом). Павел Иванович, долго еще?

П а ш к а (не оборачиваясь). Сказано — не входить! Стой, где стоял.

П о п р и с к и н. Так ведь обед скоро…

П а ш к а. Брысь! (Голова П о п р и с к и н а исчезает.)

П а ш к а встает, потягивается, передергивается, издает звук, похожий на «бр-р». Потом отходит к окну, задумчиво почесывает подбородок и вдруг рявкает: «Пантелеев!» Т е л у ш к и н вздрагивает, выкатывает глаза, скатывается с койки и с удивительной быстротой отползает в угол. Там он снова сжимается в комок, закрывая руками голову.

П а ш к а. Черт! Черт, черт! (Начинает ходить по палате от окна к двери и наоборот.) Что ты все дергаешься? Что ты все ползаешь? Ну, не буду я тебя бить, не — бу — ду! (Останавливается.) Я ведь Пашка, новик твой артельный. С Ярославля. Ну, погляди на меня, Петр Михайлович! Ведь я не врач, не надзиратель какой… (Т е л у ш к и н настороженно выглядывает из-под кустистых бровей, но взгляд его ничего не выражает.) Ну, чего ты опять забился? Враг я тебе, что ли? Я тебе помочь хочу… (Садится перед сумасшедшим на корточки, берет его за плечо, легонько трясет.) Эй! Михалыч! На работу пора! Три дни двор не метен! Пошли, что ли? (Т е л у ш к и н еще больше сжимается и прячет лицо в колени.)

П а ш к а раздраженно машет рукой, возвращается на исходную позицию, берет тощую подушку и кладет ее себе на колени.

П а ш к а (устало). Ну, Анисья.

Т е л у ш к и н срывается с места, быстро подползает к пашкиным ногам и кладет голову на подставленную подушку. П а ш к а привычно, глядя в окно, гладит Т е л у ш к и н а, как кота, по бритому затылку, почесывает его за ухом. Т е л у ш к и н замирает.

П а ш к а. Все-все-все…. Все-все-все… Петя — хороший. Петя — добрый… Петя скоро кушаньки пойдет. Петя хочет кушаньки? (Т е л у ш к и н не реагирует.) Придет добрый дядя и нальет Пете водочки. Петя хочет водочки? (Эффект прежний.)

Открывается дверь и снова показывается голова П о п р и с к и н а.

П о п р и с к и н. Павел Иванович, долго еще?

П а ш к а. Сказано, не мешать! Дверь закрыл!

П о п р и с к и н. Так ведь все на обед уже потянулись! Все враз сметут, не достанется нам!

П а ш к а. Сейчас пойдем.

П о п р и с к и н. Уже лежачим повезли да буйным… Эх, Павел Иванович!

Дверь закрывается. Внезапно за ней раздаются звуки легкой борьбы, приглушенные вскрики и возня.

Г о л о с П о п р и с к и н а. Э-э, сюда нельзя, нипочем нельзя! Там доктор больного пользует, пущать никого не велено!

Г о л о с Й о г а н а. Я сам д-доктор! А ну, пусти!

Г о л о с П о п р и с к и н а. Вы не доктор, я тут всех докторов знаю! Не велено! Ай!

Дверь распахивается и в ее проеме появляется встрепанный Й о г а н — в белом халате и в съехавшей набок шапочке. При его виде Т е л у ш к и н снова срывается с места, молниеносно отползает в угол и сжимается в комок.