Ульяна Берикелашвили - Лаэрен

День я просидела у плиты, не в силах поверить. Даже Велиар… он не защищает меня, нет. Он не любит меня, это ему непонятно. Даже целует меня под влиянием моего желания. Когда он отрывается от меня, тут же забывает про это.

Я — ущербное дитя Лаэрена.

А Велиар просто не хочет марать руки в крови…

Смеюсь над последней мыслью и тупо пинаю Элвиса. Он делает виноватую мордочку, но я не верю ему.

Он специально.

К вечеру ближе я оставляю свои надежды и начинаю уборку в своём мирике. Меняю окровавленное покрывало на постели, собираю уже высохшие салфетки, разбросанные Котовски.

И со страхом осознаю, что скучаю по ним.

По всем им.

И понимаю, что проиграла заранее эту битву. Они все, кого так люблю, вернутся ТУДА — в мир за окном.

А я…

Я умру.

И стану серым слизнем в мертвом Лаэрене.

Если повезет.

…Велиар запечатает меня, если ему повезет и он останется ещё в Лаэрене.

Скомкиваю салфетки в раздумьях, скидываю на столик и обнаруживаю, что одна из них и не салфетка вовсе.

А лист бумаги.

Разворачиваю его, смятый и размытый…

И с неподдельным ужасом читаю ЕЁ слова.

«Я знала, что ты так поступишь именно так — вот и угодила в ловушку, моя замечательная дурочка! Они все вернутся, они все — в моей власти. И ты, ты обязательно вернёшься, чтобы порадовать Амелию своей смертью. Заигралась — что же, молодец! Но, дорогая победительница… нет, защитница Лаэрена, ты ТОЖЕ В МОИХ РУКАХ. Не забывай об этом»

После стояла подпись, размытая и растёртая носом Котовски.

Анна Вас…

Это седоволосая пожилая женщина, которой я помогла забрать Руминистэ в реальный мир из мира наших иллюзий.

И я плачу навзрыд — ничего другого мне не остается.

И вот, третий день моего одиночества. А сколько их таких впереди?

Кто знает?

И что сейчас с Руминистэ, в каком аду она оказалась? Хороша Соби, Спасительница Лаэрена!

…страшно осознавать, что я игрушка в руках кукловода…

Сижу на окне, комкаю послание Анны Васильевны и смотрю вдаль. За окном вечер, а что творится в других мириках — неизвестно. Может, кто-нибудь ещё…

— Нет! Невозможно, тогда бы пришли ко мне! — кричу сама для себя. Элвис сидит в противоположном углу, молчит. Даже телефон не играет. У нас холодная война. Занавес.

И неизвестно, кто больше виноват, я или он?

Потом, через пять — шесть часов, я начинаю сходить с ума от одиночества. Умоляю Элвиса помочь мне, ведь помог же мне он с дверью… Но он то ли обижен, то ли просто боится Анну.

Кто она в конце концов такая?

Кто дал ей право управлять нами?

Бегаю по комнате, стуча по столу и раскидывая записки с именами. И столику на меня плевать, не реагирует на мои просьбы никоим образом.

А может быть, Арис или ушастому грозит опасность?

Пытаюсь в гневе убрать розу с плиты, но только оцарапала руку. И лишь солоноватый привкус собственной крови во рту успокаивает меня ненадолго.

Брошенная нелюбимая Соби.

Обманутая.

Обманувшая.

Но из этого порочного круга должен быть выход!

Что-то поет.

Это мобильник надрывается, разрывает воздух. Надо же, только госпожа Амелия помнит обо мне.

Ей так хочется увидеть мою гибель, моё падение. Освободить свою душу от частых посещений моего тела. Что связало нас так накрепко в том мире, что даже моё умирание греет ей душу?

Беру телефон, целуя Элвиса, и припадаю к окну. Там — она, бледная, в черном пальто до пят и забавной шапке — ушанке. Злые стёкла глаз и мобильный у лица.

Смотрит на меня.

— Опять ходишь? Да?! — кричит она. — Как ты всех дуришь? Ведь все мне говорят, что ты умираешь! Ты, предательница!

Я пытаюсь успокоиться, не сорваться в порыве, и выжать из неё всё, что можно.

— Ведь бывает так, что люди выходят из комы, Амелия… — шепчу я настолько ехидно, что она срывается, задыхаясь от злости, и продолжает шипеть:

— Да, вы это любите! Вон твоя соседка, эта лесбиянка… как её… Анжелика! Из четвертой палаты… или из пятой… Очнулась на днях, пришла в себя. А ты?!! Сколько ты будешь меня злить?

Я равнодушно, хотя внутри всё кипит, киваю в ответ:

— Когда узнаю, как мне тебя понять… И себя тоже.

Она бесится, не понимая моих слов, не понимая ответа, и бросает трубку.

Снова бежит ко мне, умирающей.

Я словно вижу, как она стучит в дверь, распихивает медсестёр и кричит, что я живая. Что я хожу и всех обманываю.

Я словно вижу её серое, в мелких прыщиках лицо, её узкие очки и голубые подслеповатые глаза.

Потому что я стою рядом.

Я.

Стою.

Рядом.

Элвис зажат в руке, а на мониторе горит надпись.

«Вэлкам»

Не могу понять слово, что это — код или что-то другое?

Но, так или иначе, я здесь.

В этом ненавистном мире.

Я дотрагиваюсь до лица Амелии, но не ощущаю ничего.

Я — тень, стоящая рядом.

Она видит меня только сидящей на подоконнике. И разговаривает только по телефону.

Почему так — я сама не знаю. Может, это искажение двух реальностей, а может, это очередной трюк Анны Васильевны?

Оглядываюсь по сторонам и не вижу нигде этой странной женщины. Амелию отрывают от двери, заставляют принять успокоительное и ведут теперь куда-то в сторону от моей палаты. Я хочу войти к себе в палату, узнать, наконец, своё настоящее имя. Почему я умираю? Кто я такая в этом мире?

Кто?

Но времени мало. И оно дается мне всего на одну историю. Если я не найду Рум, я так и буду всю оставшуюся «жизнь» жалеть о содеянном.

Но зато со знанием, кто я такая…

Отбрасываю подобные мысли и направляюсь в пятую палату. Может, мне повезет?

Поплутав немного, я нахожу её. Спокойно прохожу сквозь толщу двери, не боясь удариться о дерево — здесь я тень.

В палате двое.

Две девушки. Одна небольшая, светловолосая, с россыпью золотистых веснушек. Зеленые глаза её лучатся, улыбаются.

— Анжелика, милая! Я так рада! — говорит она, — теперь всё будет по-другому! Ты переедешь ко мне, и больше он тебя пальцем не тронет!

— Крис, я не знаю… — шепчет Анжелика, приподнимаясь на подушках. Она всё ещё слаба, её тело увито проводами и лишь они поддерживают в ней теплый огонек жизни. — Нам не нужно всё начинать сначала. Олег прав, мы ненормальные. Я и ты, мы обе неправильные.

Крис в порыве целует руки Анжелики, такие тонкие и бледные, что кажутся нарисованными.

— Нет! Это твой брат ненормальный, а ты его так любишь! Это он сбил тебя тогда вечером, помнишь? Это он заставил тебя три месяца пролежать в реанимации, в коме. Это твой родной младший братишка — псих! — Кричит девушка, пытаясь остановить Анжелику от подобных мыслей. — Это он… а я же так люблю тебя, все это время я была с тобой. Понимаешь?

Анжелика вяло улыбается.

— Для него было потрясением узнать, что его сестра встречается с женщиной. Если бы он не увидел… — шепчет она. — Это я виновата, что полюбила тебя. Да и не любовь это вовсе, а игра.