Ульяна Берикелашвили - Лаэрен

Нет, не имя, обыкновенный шрам. Рваный, грубый… Может быть, его она скрывала под маской?

Безумно красивая и печальная. Лукреция, ещё одна из мира Лаэрен.

В чёрном корсете, в ярком кринолине юбок она казалась невесомой. На вид ей лет семнадцать, а вот глаза говорят совсем другое…

Она младше, чем хочет казаться…

…в отличие от Арис.

Я слезла с кровати, и присела рядом с ней. Нагнув голову, оголила шрам.

— Не надо, я знаю твоё имя… — Лукреция нервно сжала запястья. — Я… давно здесь. Мне нравится, как ты спишь.

Давно?! И она наблюдала за мной, как я похрапывала?

Лицо предательски загорелось.

— Пришла просто… ну… познакомиться, — каждое слово она словно вытягивала из себя, боязливо и осторожно. Будто боялась…

…что кто-то ударит её.

Беру её за руки и осторожно, чтобы не спугнуть, шепчу:

— Никто не причинит тебе боль.

Лукреция, словно испуганная лань, дёргается в сторону и одевает маску.

— Я не люблю общаться, Соби… Я пришла просто…

В воздухе раздался звон. Из портала — плиты вывалилась неразлучная парочка в компании Руминистэ. Я вздрогнула при виде неё, вспомнив про охоту и пожирание кроликов. Но здесь она была другой.

Спокойной… нет, ангелоподобной.

— Ууу, я первая! — закричала Арис, поправляя накладную грудь. Словно проигравшийся, Котовски отвесил ей подзатыльник и что-то передал малышке. Что именно, я не разглядела — Арис быстро спрятала в лиф.

Я улыбнулась им. Наверное, Котовски и Арис — единственные, кто дружат в Лаэрене.

Дружба…

А ведь…

…И я …когда-то дружила…

Пока, ошарашенная странными воспоминаниями — обрывками, я стою у плиты, Арис подбегает к окну и раздвигает шторы.

И там.

Ничего.

Кроме картины.

Просто картины, на которой изображен лес.

Но… там же был…

Протираю глаза. Нет, не показалось. Города нет, один только холст и нарисованный лес, похожий на заснеженный мирик Руминистэ.

— У-у-ууу… — разочарованно протягивает Арис, копошась в лифе. Салфетки от беготни по моему мирику выбились наружу и среди них я увидела даже носок.

Девочка закрыла шторы назад и прыгнула с кровати на Котовски, разглядывающего мягкие игрушки.

— Э-ге-гей, лошадка!!!

Ушастый было пытался сбросить с себя малышку, но Арис надежно ухватилась за его уши и теперь спокойно направляла Котовски в нужную ей сторону. Руминистэ сидела на чайном столике и, хлопая в ладоши, что-то напевала. Лукреция стояла рядом и перебирала кружева на юбке.

— Лу! Хочешь покататься? — Арис тяжестью своего тела развернула Котовски к девушке и неожиданно шлёпнулась рядом, среди подушек.

— Ах ты, малявка! Все же уши растрепала! — досадовал Котовски, не наблюдая в моём мирике зеркала, а Арис смеялась во весь рот и хлопала в ладоши. Затем стукнула по столу и крикнула:

— Чаю с пи-ро-жын-ка-ми!

В ответ на поверхности столика появился чайный розовый сервис и огромное блюдо с различными сладостями.

— О-го! — горящими глазами смотрела на всё это Арис.

— У тебя Шамая луШая игр… — с набитым ртом кричала она, даваясь от счастья.

Руминистэ и Котовски присоединились к ней, а Лукреция направилась к серой плите.

— Я устала. Шумно у вас… — она помахала рукой и исчезла. Лишь Руминистэ успела крикнуть: «Пока, ЛУ!». В то время как смазливые мордочки поедали кремовые заварные.

Я прыснула смехом, увидев их перемазанные кремом рожицы.

— Ждорова у неё, Шкотовски?

— Ага!

Когда все ушли, довольные и перемазанные, я приказала столику прибрать, а сама ринулась к окну.

Не может быть, чтобы…

Вместо картины на меня смотрел МОЙ город. Всё тот же серый, спящий, зимний.

Я поудобнее уселась на подоконнике, подложив подушку, и принялась рассматривать. Всё пыталась понять, где же я в нём, в этом странном городе, куда выходило единственное окно моего мирика.

И девушка.

Та девушка, что видела меня. Что кричала мне…

Она тоже мне знакомая незнакомка, как и город.

Может, это и есть ОТТУДА-НЕИЗВЕСТНО-ОТКУДА?

Вопросы, вопросы, сплошные вопросы и ничего более.

Но я знала, кто даст мне на это ответ.

Велиар Миттеру.

Элвис молчаливо перенёс меня в цветущий сад. Всё те же прекрасные розы и тёмный силуэт Велиара посреди них.

И всё те же пятна крови на лепестках…

Я тихо подкралась к Велиару и, когда он отвернулся, прыгнула на него. В воздух взметнулся букет свежесрезанных роз в брызгах яркой крови.

Запахло железом.

Велиар не ожидал того, что я сделала.

— Соби… — он нагнулся, чтобы подобрать розы. А я в ужасе смотрела на его руки.

НЕ ЗАБРАННЫЕ В РУКАВА.

— Велиар…

Теперь я понимала, откуда кровь на лепестках.

ОНА постоянная текла с его рук. А он, словно не замечая её, собирал разбросанные розы. Около уже натекла алая лужица, а он всё не замечал. Или мне это казалось?

Я присела рядом и обмакнула пальцы в лужицу. Тонкая ткань перчаток пропиталась кровью, липкой, пахнущей железом и розами.

Но на руках Велиара не было ни порезов, ни ран. Кровь просто сочилась сквозь кожу.

— Когда ко мне приходи кто—либо, я всегда прячу руки в рукава или карманы. Я не люблю перчатки.

Перчатки.

ПЕРЧАТКИ…

И у меня, и у Арис, у всех остальных были перчатки. Длинные, до локтя.

И никто никогда даже не задумывался, чтобы снять их. Даже я, роющая везде и всюду.

А тут…

— Нет, не пытайся, Соби! — пытался остановить меня Велиар, а я уже кричала в землю от боли, согнувшаяся пополам.

Словно сдираю кожу.

Едва боль прошла, я продолжила. Внизу, у пальчиков ткань стягивалась безболезненно.

Я оттянула её и подняла около ног Велиара садовые ножницы. Они упали вместе с букетом.

Щёлк — щёлк.

И мои пальцы, тонкие… ослепительно белые… освобожденные от чёрной ткани.

И ни пятнышка крови.

— Так я и думал. Ты здесь случайно, не по своей воле. Здесь только те, кто прячутся. — Велиар обнял меня кровавыми руками и прижал к груди. Ни одно пятнышко не появилось на моей одежде.

Он смотрел на меня, и серебро его глаз превращалось в ореховое дерево.

Позже, уже в моем мирике, мы пили любимый чай на подоконнике. Я взяла лист с записями и лишь уточняла.

Арис была третьей.

«Она вбежала в мой сад и громко смеялась от счастья. В воздухе, рядом с ней парил мяч. Потом сорвала несколько роз и набила ими лиф платья.

— О, у тебя серебристые глаза!

— И у тебя…

— Я знаю… это всё оттого, что была слепа и не видела, что причиняю себе боль.

— Как тебя зовут?

— Я назвала себя Арис. Это была моя последняя роль…

Она сделала глубокий вдох и, опьяненная ароматами, забыла обо всем.

Чтобы никогда не вспоминать»