Карина Демина - Мертвая

- Увы... и... да, я знаю, что вы думаете... с нашей стороны было не слишком красиво скрывать его смерть. Однако, полагаю, вы, как никто другой, способны понять, насколько дурно сказываются некоторые новости на... скажем так, финансовых перспективах семьи. Я собирался заключить ряд сделок... и мне не нужны были слухи... никакие слухи...

- Заключили?

- О да, - Клаус улыбнулся и, готова поклясться, эта улыбка была вполне искренней. - И надеюсь, в самом скором времени мои старания окупятся с лихвой. Что же касается брата, то... Патрик не был способен на самоубийство... - Клаус сцепил руки на животе. А на пальце яркое пятнышко киновари. Кто ж с ней работает без перчаток-то? - И да, еще полгода тому я первый бы с вами согласился.

- Дорогой, мы вовсе не обязаны отчитываться, - подала голос матушка.

- Если дознание действительно идет, то обязаны... вряд ли Святой престол заинтересовала бы такая малость, как смерть несчастного безумца... - и выразительный взгляд.

А ведь он, помнится, был влюблен в меня.

Младший неуклюжий братец старого приятеля, запинающийся и краснеющий, вздыхающий тайком, следящий за каждым шагом. Он держался поодаль, не смея приблизиться. И кажется, негодовал, глядя, как вольно обращается со мной Патрик.

Когда он понял, что мы переспали?

Не знаю.

Может, следил... может, Патрик проболтался, он никогда не умел хранить тайны. Главное, что меня обдали презрением, а любовь... нет, в ненависть она не переродилась.

- Патрик был слишком невоздержан в связях, - о, сколь выразительный взгляд, правда, к совести он зря взывает, ее у меня отродясь не было. - И подхватил болезнь крайне дурного свойства.

Всхлип фрау Мунц.

Подозреваю, она и раньше актрисой была так себе, а теперь и вовсе подрастеряла остатки таланта.

- Возможно, если бы он сразу обратился к целителям, исход был бы иным... но увы, Патрик всегда отличался невероятным легкомыслием. Он предпочел не замечать некоторых симптомов... а мы... лишь когда Патрик стал вести себя... странно...

- Он совсем обезумел! - взвизгнула сестрица. Она прижала ладони к лицу, отчего рот ее приоткрылся, а глаза почти исчезли за холмами щек. - Он... он заявил, что я потаскуха! Он ко мне приставал...

- Дорогая, не думаю, что святому престолу интересны такие детали...

- Мой брат медленно лишался разума... он делался пуглив... и гневлив... однажды бросился с кулаками на лакея, избил его... потом раскаивался, выписал чек на сотню марок... потом разделся и бродил по дому голым... или вот сидел в своей комнатушки, боясь выглянуть за порог... он твердил, что его убьют.

- Кто?

- Фантазия, полагаю, - Клаус дернул плечом. - Я пытался с ним говорить, но он лишь смеялся, повторяя, что я слишком благопристоен для подобных фантазий... а потом стал называть меня другим именем.

- Каким?

Пальцы Диттера лежали на раскрытых крыльях, будто дознаватель опасался оставлять чудесную трость свою без присмотра.

- Амадей... Вольфганг... Хельмут... еще какие-то... всякий раз разные. К тому времени мы уже поняли, что он безумен, но не осознавали насколько... мы пригласили целителя... именно он сказал, что происходит.

- И что же? - не удержалась я.

- Ореховая гниль, - Клаус поморщился. - К сожалению, в той запущенной стадии, которая не поддается излечению. Его смерть была вопросом времени... и да, я собирался отправить его в лечебницу. Что бы вы там себе ни придумали, но мне не было нужды избавляться от брата. Заболевание подобного рода - достаточный повод, чтобы объявить его недееспособным.

- Дорогой, никто не...

- Помолчи, мама, пожалуйста, - и снова этот жесткий тон. А ведь матушка и вправду замолкает. И сестрица Патрика сидит тихонечко, так и держится за щеки, будто не понимая, что дальше делать с этой-то гримасой.

- У меня есть соответствующее заключение... и да, мы подобрали вполне пристойное заведение, где Патрик мог бы провести последние месяцы своей жизни. Моя вина лишь в том, что я доверился сестре-сиделке, позабыв, что слабость моего брата сменяется приступами гнева, когда Патрик становится невероятно силен. Я не знаю, что произошло... вероятнее всего, эта женщина не успела дать ему морфий... по глупости ли, по недомыслию... она утверждала, что Патрик спал и в целом был спокоен. И он находилась рядом. Задремала...

Клаус повернулся к окну.

Вялая линия носа. Чуть обвислые щеки и губы полные, капризные, такие девицам идут, но никак не мужчинам. Подбородок скошеный и шея с выпирающим зобом.

Он не уродлив.

И вполне способен составить неплохую партию, особенно сейчас, когда взял в руки бразды управления семейным состоянием.

- Он очнулся. И выбрался из комнаты, заперев ее на ключ... он ушел... и нашли его на конюшне... он повесился на вожжах...

Или его повесили.

Кто?

И зачем?

И... вопросов у меня больше, нежели ответов.

- Могу я осмотреть комнаты, принадлежавшие вашему брату? - поинтересовался Диттер, поднимаясь.

- Нет... Боюсь, нам было слишком тяжело находиться там... поэтому мы сделали ремонт.

...а чай все-таки подали, хотя и с опозданием.

Глава 41

...в доме Конрада царила суета.

Удушающе пахло розами и лилиями, обилие которых навевало мысли то ли о храме, то ли о похоронной конторе... ленты, кружева.

Фарфоровые голубки, выстроившиеся в ряд на столике.

Розовые фижмы дорогого платья. Помнится, я видела нечто подобное в последнем выпуске столичного «Модника», но даже на картинке платье выглядело на редкость нелепо, а стоило просто-таки неприлично дорого.

- Простите, - светлые волосы девушки были завиты и уложены в сложную конструкцию, из которой то тут, то там выглядывали серебряные искры булавок.

Несколько цветов.

И чучело колибри, заколотое на макушке завершали образ. Ах да, еще вуалетка... вуалетка норовила съехать, а чопорная дама, приставленная к девице то ли затем, чтобы следить за моральным обликом оной, то ли просто порядка ради, то и дело поправляла ее.

- Я... не понимаю, почему теперь... прошло почти полгода...

- Моя дочь слишком занята...

Дочь?

Не похожа... дама была сухопара и одета слишком просто для той, кто приходится матерью хозяйке дома.

- Чем же? - поинтересовался Диттер, сдвигая охапку органзы в стороночку. - Простите... нога ноет невыносимо.

И коленку потер.

А ведь мне ни словом не обмолвился и вообще от машины шагал он вполне бодро. Взгляд, которым его наградили, было далек от сочувствующего. Напротив, кажется, мысленно Диттеру пожелали провалиться сквозь землю.

Вместе с ногой.

Тростью.

И моей великолепною особой.

Именно поэтому я и уселась прямо на атласное покрывало, что заставило левый глаз женщины дернуться.

- У нас помолвка.

- Так скоро?

- Период строгого траура соблюден, - меня наградили взглядом, полным ненависти. И я поерзала, усаживаясь поудобней.