Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

Они неслышно, но быстро двинулись по коридору – Таралак Вид впереди.

На пороге двери, ведущей во дворик для тренировок, мешком валялось тело стражника. Дальше, со двора, донесся испуганный вскрик, шум ударов, потом – звук открывающейся калитки.

Таралак Вид нырнул наружу, во тьму. Во рту у него пересохло, сердце бешено билось в груди. Старший Оценщик говорил, что Икарий ждать не будет. Что он – бог, а бога, когда он собрался сделать то, что собрался, никто и ничто не остановит. Они увидят, что его нет. Станут обыскивать город? Да нет, они ворота дворца и то отпирать сейчас не решаются.

Икарий? Похититель Жизни, что же ты ищешь?

Вернешься ли, чтобы выйти против императора и его зачарованного меча?

Монах сказал Таралаку, чтобы тот сегодня ночью был готов и не ложился. И вот почему.

Добравшись до калитки, они переступили через тела двух стражников и осторожно выбрались наружу.

Икарий неподвижно стоял в сорока шагах от них, прямо посередине улицы. К нему осторожно приближались четверо с дубинками. Шагах в десяти они остановились, так же осторожно начали отступать. Потом развернулись и кинулись врассыпную, брошенная дубинка загромыхала по брусчатке.

Икарий смотрел в ночное небо.

Где-то на севере пылали три здания, зловещие малиновые отблески ложились на подбрюшья бурлящих над ними дымных клубов. Доносились отдаленные крики. Таралак Вид, прерывисто дыша, обнажил меч. Быть может, от Икария убийцы и разбойники разбегаются, но нет никакой гарантии, что к нему самому и монаху они не отнесутся по-другому.

Икарий опустил взгляд и огляделся вокруг, словно только что осознав, где находится. Чуть помедлил – и зашагал дальше.

Грал и кабалиец молча последовали за ним.

Самар Дэв облизнула пересохшие губы. Он лежал на койке и, очевидно, спал. На рассвете он возьмет свой кремневый меч, нацепит доспехи и в окружении летерийских солдат отправится на императорскую арену. Там, уже в одиночку, шагнет на песок, а несколько сот зрителей на мраморных скамьях станут осыпать его оскорбительными выкриками и насмешками. Пари заключаться не будут, никто не станет лихорадочно объявлять ставки. Поскольку конец у этой игры всегда один и тот же. Да он, похоже, никого уже и не волнует.

Мысленным взором она видела, как он размашисто шагает к центру арены. Будет ли он искать императора взглядом? Изучать Рулада Сэнгара, когда тот появится из противоположных ворот? Ритм его походки, неосознанные движения меча у него в руках – движения, подсказывающие, чему успели научиться эти кости и мускулы, что привыкли делать?

Нет, он останется самим собой. Карсой Орлонгом. Он даже не глянет на императора, пока Рулад не приблизится, пока они не начнут.

Не самоуверенный. Не безразличный. Даже не презрительный. Для этого тоблакайского воина и слова-то так просто не подобрать. Он просто будет замкнут в себе, весь целиком, пока не настанет время… присутствовать .

Вот только хорошего, как понимала Самар Дэв, на этот раз ничего не выйдет. Не поможет ни все мастерство Карсы Орлонга, ни вечно бьющий через край, ниспадающий каскадом поток воли тоблакая; ни орда духов, заключенных в кинжале у нее в руках, ни даже те духи, что тянулись следом за тоблакаем, – души убитых им, пустынные божки, древние демоны песка и камня, – духи, готовые ринуться вперед, чтобы увенчать своего бога-победителя (а не был ли он и вправду богом? Самар Дэв не знала ответа) собственной силой. Однако в конечном итоге все это окажется неважным.

Убей Рулада. Убей его трижды. Дюжину раз. В конце концов он все равно останется стоять один, с окровавленным мечом в руках, и тогда на арену выйдет самый последний – Икарий.

И все начнется сначала.

Карса Орлонг, от которого сохранится лишь имя в списке поверженных. И больше ничего. От столь великого воина. Не это ли ты, Падший, нашептываешь всем как свое священное кредо? Величие, способности, большие надежды – все в конце концов будет сломлено, низвергнется в прах.

Даже твой собственный великий герой, жуткий, искалеченный тисте эдур – твоей волей его ломают раз за разом. Каждый раз ты вышвыриваешь его обратно с все возрастающим могуществом – и все меньше и меньше самим собой. Да, они пришли сюда за всеми нами. Могущество – и его сломленный собственным могуществом обладатель.

Карса Орлонг сел на койке.

– Кто-то только что вышел наружу.

Самар Дэв моргнула.

– Кто?

Он оскалил зубы.

– Икарий. Его нет.

– Что значит «нет»? Он ушел ? Куда?

– Это неважно, – сказал тоблакай, быстро развернувшись на койке, чтобы опустить ноги на пол. И вперил в нее взгляд. – Он знает.

– Что он знает, Карса Орлонг?

Воин встал, широко улыбнулся, линии татуировок у него на лице изогнулись.

– Что он не понадобится.

– Карса…

– Ты тоже узнаешь, когда придет время, женщина. Ты узнаешь.

Да что я узнаю, будь ты проклят?

– Так просто они бы его не выпустили, – сказала она. – Значит, он перебил всех стражников. Карса, это наш последний шанс. Выбраться в город. Бросить все это…

– Ты не понимаешь. Император ничего не значит. Самар Дэв, ему нужен не император .

Кому? Икарию? О нет…

– Карса Орлонг, какую тайну ты скрываешь? Что тебе известно об Увечном Боге?

– Рассвет близится, – сказал тоблакай. – Скоро будет пора.

– Карса, прошу тебя…

– Ты будешь смотреть?

– А я должна?

Он внимательно посмотрел на нее, и слова его потрясли ее до глубины души:

– Ты нужна мне, женщина.

– Зачем? – спросила она, вдруг обнаружив, что готова расплакаться.

– Чтобы смотреть. И сделать то, что следует, когда придет время. – Он отвернулся, глубоко и удовлетворенно вдохнул, грудь раздулась настолько, что Самар Дэв испугалась за его ребра. – Ради вот таких дней, как сегодня, я и живу.

Она все-таки расплакалась.

Величие, способности, надежды. Падший, неужели тебе нужно, чтобы всем было так же больно, как и тебе?

– Раз в месяц на женщин накатывает слабость, да?

– Пошел к Худу, ублюдок!

– И раздражительность тоже.

Она вскочила. Стукнула его кулаком в могучую грудь.

Пять раз, шесть – он перехватил ее запястье, не грубо, не причиняя боли, но так крепко, что она не могла шевельнуть рукой, словно на ней сомкнулись оковы.

Она яростно уставилась ему в лицо.

И обнаружила, что он – надо отдать ему должное – больше не улыбается.

Его хватка ослабла, и она почти физически ощутила, как его глаза поднимают ее и затягивают внутрь, – такое чувство, что она их раньше никогда и не видела. Их неизмеримой глубины, их яркого и радостного бешенства.

Карса Орлонг кивнул:

– Так-то лучше, Самар Дэв.