Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

Уже занималась заря, а император, так и не сомкнувший глаз, все расхаживал и расхаживал. Потемневшие монеты шевелились на измученном лице, в котором отражался бесконечный цикл одних и тех же эмоций – неверие, беспокойство, страх.

Перед Руладом Сэнгаром неподвижно стоял канцлер.

Трижды император останавливался, чтобы вперить гневный взгляд в Трибана Гнола. Трижды порывался что-то сказать – и снова принимался ходить, царапая плитки пола острием меча.

Его покинул собственный народ. Он по неосторожности утопил своих отца и мать. Убил всех братьев. Довел до самоубийства собственную, похищенную им жену. Его Первая – и единственная – наложница, Нисалл, его предала.

Экономика рухнула, порядок утрачен, армии вторгаются одна за другой.

И на все у него один ответ – выгонять на песок арены незадачливых чужеземцев и поочередно резать.

Что это, высокая трагедия – или цирк?

Так не годится, император. Ходить по уши в крови и кишках – не годится. Если ты – лишь сжимающие меч руки, то империей правит меч, а он не знает ничего, кроме того, зачем выкован. Он не может ничего достичь, не способен на тонкую дипломатию, не умеет разрешать проблемы, от которых страдают десятки и сотни тысяч.

Если позволить мечу править империей, империя падет. В войнах, в анархии, в потоках крови и морях лишений.

Одетый в монеты обладатель меча мерил шагами территорию своей истинной власти – тронный зал.

Потом снова остановился перед канцлером.

– Что происходит?

Детский вопрос. И голос тоже детский. Варат Тон вдруг почувствовал, как что-то стронулось у него в сердце, как сковавшая его броня дала трещину. Это же ребенок.

Тщательно выверенный ответ канцлера прозвучал столь успокаивающе, что Варат Тон чуть было не расхохотался от абсурдного несоответствия между звуком голоса и ситуацией.

– Нас никогда нельзя было завоевать, император. Вы останетесь у власти, поскольку лишить вас власти невозможно. Захватчики сами все увидят и поймут. Им придется удовлетвориться выкупом. Захотят ли они власти над территориями? Это неизвестно. Даже если нет, этого наверняка захочет коалиция восточных королевств – однако, как и всякая коалиция, эта вскорости распадется, пожрав самое себя. Повредить вам, император, они тоже не смогут.

Рулад Сэнгар смотрел на канцлера, губы его двигались, однако наружу не прорывалось ни звука.

– Я, – продолжал канцлер, – приступил к подготовке условий капитуляции. Перед малазанцами. По крайней мере, они способны установить в столице мир и прекратить бунты. Вероятней всего, действуя вместе с Патриотистами. Как только порядок будет восстановлен, мы приступим к восстановлению экономики, к чеканке…

– Где мои родичи? – перебил его Рулад Сэнгар.

– Они вернутся, император, я не сомневаюсь.

Рулад обернулся к трону. И внезапно застыл.

– Он пустой , – громко прошептал император. – Смотри! – Развернувшись на месте, он ткнул мечом за спину, в сторону трона. – Видишь? Он пустой .

– Государь…

– Как и отцовское кресло в нашем доме. У нас в деревне. Пустой!

– Вашей деревни больше нет, император.

– Но кресло есть! Я его вижу. Своими собственными глазами – кресло моего отца. Краска выцветает на солнце. Дерево трескается под дождем. На подлокотниках вороны сидят – я его вижу!

Эхо крика раскатилось по залу, и наступила тишина. Никто из стражников не шелохнулся. Канцлер склонил голову, и кто знает, что за мысли бегают сейчас за змеиными глазками?

Капитуляция. На наших условиях. Рулад Сэнгар остается у власти. Рулад Сэнгар и, разумеется, канцлер Трибан Гнол. И Патриотисты. «Нас не завоевать. Мы вечны. Ступи в наш мир, и он тебя пожрет».

Широкие плечи Рулада медленно опустились. Он подошел к трону, повернулся и сел. Огляделся вокруг измученными глазами. И хрипло спросил:

– Кто еще остался?

– Только один, император, – поклонился канцлер.

– Один? Должно быть двое.

– Претендент по имени Икарий бежал, император. Скрывается в городе. Мы его разыскиваем.

Врешь.

Однако Руладу это, кажется, было безразлично, он повернул голову, медленно опустил глаза, пока перед ними не оказался покрытый запекшейся кровью меч.

– Тоблакай?

– Да, император.

– Убийца Бинадаса? Моего брата?

– Да, государь.

Голова медленно поднялась.

– Уже рассвело?

– Да.

Распоряжение Рулада было почти неслышным, словно громкий выдох:

– Привести его!

Бедолага показал утопленную в камень дверь, ведущую под городскую стену, и они его отпустили. Дверь, разумеется, оказалась заперта, и пока остальные взводы ждали в постепенно редеющей тьме – пытаясь хоть как-то укрыться от наблюдения, хотя это было и нелегко, – Скрипач и Спрут, забравшись в нишу, изучали варианты.

– Как будто она здесь специально, чтобы кто-нибудь взломал, – бормотал Спрут, – так что, похоже, парнишка не врет – стоит только войти, они откроют затворы и мы утонем. Скрип, не знаю я, как все это провернуть – чтобы вышло тихо и никто не догадался, что мы заглотили наживку.

Скрипач поскреб белую бороду.

– Может, разобрать всю дверь целиком – вместе с коробкой?

– Не успеем.

– Тоже верно. Придется отойти и где-нибудь укрыться до темноты, а вечером снова попробуем.

– К тому времени подойдет адъюнкт. А Кенеб хочет, чтобы мы были в городе первыми, и тут я с ним согласен – мы заслужили.

В этот момент они услышали за дверью глухой удар, потом – скрежет поднимаемого засова.

Отступив по обе стороны от двери, малазанцы торопливо взвели арбалеты.

Дверь со скрежетом открылась.

Наружу выбралась одна-единственная фигура, и это не был летерийский солдат. На ней были обычные кожаные доспехи, которые не могли скрыть, что это – женщина, а на лице – эмалевая маска с несколькими намалеванными на ней знаками. За спиной виднелись рукояти двух мечей на перевязях. Шаг вперед, другой. Быстрый взгляд направо, на Скрипача, потом налево, на Спрута. Женщина приостановилась, отряхнула доспехи и двинулась дальше. К полю битвы и куда-то прочь.

С ног до головы покрытый потом Скрипач плюхнулся задом на землю, арбалет прыгал у него в руках.

Спрут, сделав отгоняющий нечисть жест, тоже сел:

– Скрип, я уже чуял Худово дыхание на загривке. Вот прямо здесь и сейчас. Знаю, она не потянулась за оружием, не дернулась даже…

– Ага, – выдохнул Скрипач шепотом, словно благословляя. Сегулех, Худ ее забери. И высокого ранга. Мы бы не успели выстрелить – ни тот, ни другой. Просто головы бы покатились, словно два снежка.

– Я отвернулся, Скрип. А когда она на меня взглянула, и вообще в землю уставился.

– Я тоже.

– Потому-то мы оба и живы.

– Ага.