Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

– Из нас двоих самым чувствительным всегда был Скрип, – прошептал Вал.

Через тридцать – тридцать пять шагов сапер дошел до участка буйно растущей травы. Там он увидел еще один кусок тела Эмрот. Посмотрел на него. Медленно обернулся и взглянула туда, откуда пришел, на пограничные земли между льдом и землей.

«Фарл вед тэн ара». И правда Убежище.

– Вот дерьмо, – пробормотал он.

А хуже всего, чтó она рассказала ему. Место, которое не знало Ритуала.

Постояв какое-то время, Вал повернулся и пошел к лесу. Он перешагнул через оторванную, изуродованную ногу, лежащую в окровавленной траве. Плоть и кровь, да. Женская нога. И красивая к тому же.

– Дерьмо, – снова выругался он, ускоряя шаг. – Это Скрип у нас чувствительный, не я. Скрипач. Не я. Не я!

Утирая лицо, проклиная призрачные слезы, текущие из призрачных глаз, мостожог шел дальше, снова один в безрадостном царстве мертвых. Несколько сотен тысяч лет пробыть нежитью. Стать сломленной, разбитой, затем снова воскреснуть, ощутить под ногами почву и, наконец, не дойдя всего тридцати шагов до полного возвращения к жизни…

Мрачный урок о том, что есть люди, с которыми лучше не связываться.

Вал шел сквозь лес. Среди густых ветвей наконец забрезжила яркая зелень новой весны. Кружились и летали насекомые, щебетали птицы. Дальше, дальше в лес, лишь бы не видеть оторванную ногу, пограничные земли и дымящуюся воронку.

Дерьмо!

– Будь ты проклят со своей чувствительностью, Скрип! Идет война, сколько раз повторять? Идет война. И мне плевать, что передо мной яггутский Мост Смерти – это все равно мост. А ты ведь помнишь, что мы делаем с мостами?

Убежище.

Но не для меня.

Котята эмлавы были тяжелые, что овчарки, но коротколапые и не такие подвижные. Они только и делали, что спали и ели. Первые несколько дней носить их значило подвергаться риску быть расцарапанным и искусанным. Потом Онрак сшил из шкуры убитой матери-кошки мешок (мрачная ирония его, по всей видимости, не заботила). Шипящий и дрыгающийся мешок привязали к длинной ветке, которую тащили имасс на пару с Быстрым Беном или Труллом.

Аю к ним больше не подходили.

Котят было двое: мальчик и девочка, мех серый, еще не полосатый, не темный, как у матери, а скорее бледный, как зола. В пещере нашли третьего, но тот был уже неделю как мертв. Судя по останкам, брат с сестрой питались им. Что ж, такова судьба слабых в любом мире.

Каждый раз, глядя на Онрака, Трулл не переставал удивляться. Увидеть друга во плоти стало настоящим откровением. Ему казалось, что больше ничто и никогда не вызовет у него подлинного, глубокого удивления. В тот день, когда брат приговорил его к Острижению, сердце, казалось, умерло. Пока Трулл был прикован к скале, в ледяной воде, брошенный гнить, мышца продолжала гнать кровь по телу, но лишь по привычке, раз от раза все слабее и слабее.

Мог ли он поверить, что иссушенный мертвец, каким был Онрак, станет спасителем?

Труллу вспомнилось, что ему пришлось еще поспорить с т’лан имассом, чтобы тот его освободил. До сих пор вызывает улыбку. Весь из хрустящих жил, скрученных костей, обтянутых веревками мускул, Онрак казался воплощением безразличия. Как и всякому мертвецу, ему словно нет дела до живых с их проблемами и стремлениями.

Поэтому Трулл просто поплелся следом, не желая признавать, что обрел спасение – вернулся к жизни в компании немертвого воина, который сам начал обретать жизнь и воспоминания, казалось навсегда утерянные из-за Ритуала, но на самом деле просто игнорируемые в течение десятков тысяч лет.

Что заставило их сойтись? Какая смесь кратких бесед, неожиданных вспышек эмоций, жарких схваток сплела их судьбы вместе, сделала братьями более близкими, чем те, кто приходились Труллу Сэнгару родней по крови? Мы стояли бок о бок перед лицом неминуемого поражения. Но нас спасла нежная рука создания, которое даже наполовину не было человеком. О, как хорошо я это знаю.

И все же такой тайной я не могу поделиться с Онраком, со своим другом. Если бы он был таким же осторожным и изворотливым. Но нет, он выбрал… открытость, полный отказ от разумной защиты. Эта его детность… священные Сестры, Трулл, не мог найти настоящего слова, что ли?.. Но он так юн! Не по годам, а по сути. Представитель совершенно невинного вида – неужели такое возможно?

Что ж, скоро, возможно, мы узнаем ответ. Продвигаясь по этому юному миру, они натыкались на признаки жилья: стоянки, очаги, выложенные из камня, мастерские, где делали орудия, плоский валун, приспособленный для сидения, осколки кремня. Попадались мусорные ямы, наполненные костями, отскобленными добела или вываренными, из-за чего они стали легкими и пористыми, как пемза. Там же лежали обожженные куски выдолбленных тыкв, в которых варили кости, и осколки камней, которые раскаляли и кидали в воду, чтобы та закипела. Как считал Онрак, этим путем прошли не всего лишь несколько недель назад.

Знали ли имассы, что на их землю пожаловали гости? На этот вопрос даже Онрак не мог ответить. Его родичи замкнуты и хитры, говорил он. Они могут прятаться много дней и ночей, наблюдая, пока наконец не решат показаться Онраку. Даже его звериного нюха не хватало, чтобы их учуять. На нас смотрят, друзья. Время пришло.

Трулл ждал этих слов.

Котята, которых Онрак с чародеем тащили в мешках, завыли, сообщая, что проголодались.

Трулл, шедший впереди, остановился и обернулся.

Пора кормить. Иначе не уймутся.

Быстрый Бен со стоном опустил свой конец палки и задумчиво смотрел, как котята выкарабкиваются из кожаного мешка, шипят на друг друга, а затем на Онрака, который разворачивал завернутые в листья останки антилопы. Мясо уже протухло, однако маленьким эмлавам, конечно же, все равно.

Имасс швырнул мясо на землю, чтобы его не оторвали вместе с руками, и отошел в сторону, странно улыбаясь.

Слишком много странных улыбок в последнее время, подумал маг. Как будто радость и умиление померкли – не сильно, на чуть-чуть, и все же Быстрому Бену казалось, что он заметил налет разочарования. Неудивительно. Никто не может вечно жить ощущением непреходящего счастья. И каким бы райским – по меркам имассов – ни было окружение, в нем оставалось что-то нереальное. Словно иллюзия, которая начала расползаться по краям.

Впрочем, никаких свидетельств тому не имелось. Маг чувствовал, что место это здоровое, сильное и даже растущее. В то время как Омтоз Феллак истаивает со всех сторон. Конец эпохи, который в других местах наступил очень и очень давно. Но разве Телланн не вымер везде? Значит, не вымер. Значит, изменился, врос сам в себя. А может, наоборот, все, что мы видим – и где живем, – это Взошедший Телланн, победивший в войне много тысячелетий назад, возмужавший и подавивший всех прочих? Такое бывает?