Елена Блонди - Тайные улицы, странные места [СИ]

— Да пошел ты, Капча.

— Я сам, что ли? Пересказываю. Ты слушай! И Олька за ней, ой-ой, такой секси, наверное, летом качался, такие плечики, омномном, так бы и съела. И рожу кривит в дакфейс, вроде селфи собралась пилить.

— Да ну, нафиг это все. — Женька помолчал, дергая лямку сумки, — а Ана? И она, что ли, тоже?

— Да хрен там! Ана такая — ой, да что в нем хорошего, как был задрот, так и остался.

Женька опустил горящее лицо к лежащей на подоконнике сумке. Так и есть, поиздеваться решила.

— Ты чего, тормоз? — ласково удивился Капча, — не понял? Она ж специально. Чтоб девок отогнать. Анка такая, ей надо, чтоб все было только у нее. Так что, повезло тебе, Смола-человек. Ночь с королевой Аной, блин. В палатке. Я, наверное, умру, как вас буду представлять. Потом расскажешь, понял?

Капча почти танцевал, переминаясь с ноги на ногу, подмигивая, суя руки в карманы и выдергивая их, хлопая Женьку по плечу и тут же хватая за локоть кого-то пробегающего мимо.

Женька только собрался возмутиться, мол, чего я буду рассказывать-то, но Капча, ухмыляясь, добавил:

— Вот и сравним, кому Аночка больше понравится. Я тебе тоже порасскажу, а то не успел еще. Про пансионат. Эх…

— Ладно, — прервал его Женька, понимая по мечтательному лицу Капчи, дальше точно начнет про сиськи, а продолжит вообще незнамо чем, хотя почему незнамо, как раз — знамо.

Звонок заглушил возражения Капчи, и тот кинулся догонять друга, таща свой полупустой рюкзак за лямку. Женька прибавил шагу, а потом сбавил скорость — впереди неторопливо шла новенькая, тоже покачивая в опущенной руке синий рюкзак, без всяких мишек и зайчиков, с какими-то медными, что ли, цацками на шнурках и цепочках.

— Дайте мне местечко, да получше, — проорал Капча, толкая девочку локтем в бок и обходя, заглянул ей в лицо, — тихое, спокойное, у самом уголку. Да, Смола? Девушка, а вы где такие золотые штучке урвали? В ювелирном бутике, да? Небось, дорого плотили?

— Капча, брось, — угрюмо сказал Женька, толкая раздухарившегося товарища вперед, — опоздаем же, Манечка сожрет.

Он повернулся к девочке на ходу, по-прежнему толкая Капчу:

— У нас алгебра сейчас. В двадцать втором. Это третий этаж.

Она кивнула, еле заметно улыбаясь. Блеснули крупные зубы, и Женька успел еще немного расстроиться — один, кажется, сколот, передний. Да что, блин, за девчонка. Как будто никто ей не говорил, как можно одеться и, вообще, выглядеть. Насупившись, отвернулся. И опустил руку от Серегиной лопатки, услышав за спиной тающее, как мягкое мороженое, сказанное с ласковой насмешкой:

— Спасибо… Женя.

Она, понял Женька. Точно — она. Почти три недели перед сном думал. Мечты всякие строил. Придурок. Придурок и задрот.

Сентябрь давил на город совершенно летней жарой, диким африканским зноем, казалось, он тоже решил продлить летние каникулы и, ну ее, эту осень.

Из маршрутки Женька вывалился, почти роняя тугой палаточный сверток, дергая плечом, с которого сваливался тяжелый рюкзак, тыкающий в бок донышками бутылок. Шампанское, пришлось купить две, Ана так захотела.

Она сама, свежая, как умытое росой яблоко, вышла раньше и, смеясь, направляла на сердитого Женьку смартфон.

— Сма-айл, еще сма-айл. Готово. Двинули, Жека?

Подскочила, суя руку ему под свободный локоть, повисла, добавляя тяжести. Шла, ойкая, проваливаясь в рыхлый песок толстыми подошвами стильных сабо, трещала без умолку, иногда вскрикивала громче, махая рукой кому-то, смеялась, повисая на локте еще сильнее.

— Туда! — потянула его через цветной полуголый народ к полукругу серебристых кустов, где уже толпились блестящие автомобили, торчали в зарослях пузыри палаток, вились дымки над железными мангалами.

— Там люди, — угрюмо возразил Женька, — полно.

— И хорошо, — удивилась Ана, — не трусь, мальчики место держат, я попросила.

Мальчики, удивился Женька, но спрашивать не стал. И вообще, все так криво и косо, уже сто раз пожалел, что согласился. Но, вытаскивая сандалии из песка, подумал и дальше — некуда деваться, еще раз все повернуть, все равно поехал бы. Потому что Женя Местечко тоже тут будет.

А вышло все так, утром в школе. Вернее, вчера кое-что продолжало случаться и перекинулось на сегодняшний день, будто загоняя Женьку в какую-то непонятную западню.

В кабинете алгебры с шумом и криками, перебивая друг друга, рассказывали классной — Марии Салимовне, о том, как упала фрамуга, почти зашибив Ромку Емеца. И сам Ромка, поводя плечами и повизгивая, закатывал круглые глаза, показывая, как было страшно, и тут же расправлял узкие плечи, мол, не испугался.

— Это тебе, Ромчик, обраточка вышла, — вдруг заявил Лева Бес, когда все отсмеялись и откричались, а Манечка углубилась в журнал, тыкая в него ручкой, — ты к новенькой полез, вот мироздание тебя и хоба — фрамугой.

— Че-го? — взъерепенился Ромка, снова вертя плечами и набычиваясь, — дэбил, что ли? Мироздание какое-то приплел.

— Потише, — рассеянно призвала Манечка, — а то перепутаю дни с параграфами, будете у меня весь учебник сдавать в октябре.

Женька перекосился на стуле, стараясь краем глаза увидеть сидящую, как в кабинете физики, Местечко. Опять одна, потому что за этой партой Танька еще Степушкина, она заболела. Шея заныла от напряжения. А Капча повернулся весь, заржал, подмигивая новенькой.

— Уже успел, а? Хотел значит, попасть в прелестное местечко! А не вышло.

— Михин, — механически определила Манечка, не поднимая завитой головы.

За окнами ярился солнечный ветер, тащил по бледному небу прозрачные пряди облаков, шуршал тополиными листьями — тут, на третьем, только макушки видны, носит их по воздуху, как будто оторвутся и исчезнут.

— Пф, — фыркнул Емец, — прелэстное, ага. А между прочим, гусь свинье не товарищ.

Замолчал, видимо, пытаясь сообразить, что такое сморозил. Женька скривился от сердитого стыда за идиота. Ну, что он мелет? Причем тут. Хотя Ромка известный придурок, не зря так любит всех обзывать дебилами. И эдак культурно — через «э». Любимая буква.

— И кто ж у нас гусь? — громко удивился Капча, наваливаясь на плечо Женьки так, что тот поневоле повернулся, хотя совсем не жаждал смотреть в широкое лицо новенькой, покрытое пятнами легкого загара, смешанного с бледными веснушками. С этой еще еле заметной улыбочкой, не поймешь, то ли она смеется над всеми, то ли глазки строит.

— Ну, я ж тебе не свинья, — с достоинством ответил Емец, откидываясь на легком стульчике и скрещивая на тощей груди руки, — так что…

Ветер взвыл, окно распахнулось, в секунду пронеся мимо лица Ромчика треснутую раму, а в открытый проем влетела огромная ветка, обрушиваясь тучей шелестящей листвы на обе задние парты.