С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

– Разве это последствие?

– Для кого как. – Он слегка облизнул острые зубы. – Твоя сестра, – кивнул в сторону Кете в толпе, – определенно предпочла бы отталкивающей реальности красивую завесу магии.

Кете плясала сразу с несколькими кавалерами. Высокие гоблины кружили ее, по очереди передавая друг другу, прижимались губами к ее запястьям, внутренней стороне рук, ключицам, шее. Сестра со смехом пыталась поцеловать одного из партнеров в губы, но тот отворачивался.

– Все мы такие. – Я подумала о бессчетных днях, проведенных в забвении у клавира, до того, как очнулась и нашла путь в Подземный мир. – Иногда нам проще притворяться.

– Верно, – низким голосом промолвил Король гоблинов, и меня с головы до пят пронзила сладкая дрожь. – И все же не слишком ли мы стары, Элизабет, для наших игр в «понарошку»?

Оттенок сожаления в его словах расходился с холодным выражением лица. Я вздрогнула и подняла взор. В глазах Короля гоблинов – глазах разного цвета – мелькнула беззащитность. Уязвимость. Почти… человечность. Эти необыкновенные глаза искали мои, и на миг между двумя вдохами я узнала в нем того мальчика, для которого играла свою музыку в Роще гоблинов.

Раздался звонкий, мелодичный смех. Я обернулась: Кете упала в объятья очередного кавалера. Голову она запрокинула, подставляя шею и грудь поцелуям. Я хотела броситься на защиту сестры, но на плечо мне легла рука, и я словно приросла к полу.

– Погоди. – Кончики пальцев коснулись затылка. – Стой, где стоишь.

– Но Кете…

– Твоя сестра не пострадает. Обещаю.

Я замерла, больше не желая смотреть в его глаза.

– Откуда мне знать, сдержишь ли ты слово? – Собственный голос, хриплый и мрачный, казался чужим. – Не тебя ли называют Владыкой Зла?

– Ты обидела меня, Элизабет. Я думал, мы друзья.

– Ты стал мне врагом в ту минуту, когда похитил мою сестру.

Король гоблинов долго молчал, а затем промолвил:

– Сегодня тебе прощается все, Элизабет. Сегодня действия не влекут последствий. Этой ночью ты – моя гостья, и твоей сестре ничто не угрожает. – Завтра, – он опять сделался хитрым, гибким, жестоким, – мы снова станем врагами.

Смех Кете эхом отразился от сводов пещеры.

– Поклянись в этом, mein Herr .

– Я ведь сказал, твоя сестра в безопасности, – ответил Король гоблинов. – О большем не проси. А теперь, Элизабет, – он развернул меня к себе, – потанцуем.

Музыканты заиграли новую, незнакомую пьесу – медленную, минорную, зловеще-притягательную. Рука Короля гоблинов легла мне на поясницу, наши бедра соприкоснулись. Ладонь прижалась к ладони, пальцы переплелись. Он – без маски, я – тоже. Наши взгляды встретились. Не касание тел, но соприкосновение взглядов заставило меня покраснеть.

– Mein Herr , – слабо запротестовала я, – думаю, нам не…

– Слишком ты много думаешь, Элизабет, – перебил он. – О приличиях, долге, обязанностях – о чем угодно, кроме музыки. Хотя бы сегодня сделай исключение, не думай. – Король гоблинов улыбнулся, и его хищная улыбка одновременно вызвала у меня тревогу и возбуждение. – Не думай. Чувствуй .

Мы закружились по залу, скользя в такт мелодии. Мое сердце колотилось, как безумное. Каждый раз, когда наши ноги переплетались в складках моего платья, когда в очередном танцевальном па он прижимался грудью к моей груди или сверх необходимого касался меня другими частями тела, я вздрагивала.

– Дыши, Элизабет, дыши, – просто сказал он.

Дышать я не могла. Не пластины корсета сдавливали меня железной хваткой, а Король гоблинов, его невыносимая близость. Я хотела физической близости с Гансом, но Ганса я знала и могла представить его тело под моими руками – крепкое, уютное, надежное, предсказуемое, такое же, как он сам. Короля гоблинов в человеческой ипостаси я не знала совсем. При виде его лица душа моя трепетала узнаванием, тогда как мужское, телесное воплощение пугало. В воображении и памяти он был старинным другом, во плоти – незнакомцем, чужаком.

От Короля гоблинов мое стеснение не укрылось. Когда музыка стихла, он сделал шаг назад, учтиво поклонился и запечатлел поцелуй на тыльной стороне моей ладони.

– Благодарю за танец, дорогая, – церемонно произнес он.

Я молча кивнула, боясь, что голос меня выдаст. Попыталась отдернуть руку, но он лишь сжал ее крепче.

– Мы еще не закончили. – Король гоблинов наклонился ко мне, его губы шевелились прямо возле моего уха. – Завтра игра продолжится.

С этими словами он отпустил мою руку и растворился в толпе.

Я стояла, словно оглушенная, желая то ли последовать за ним, то ли заползти обратно в свою землянку и там от всех спрятаться. Все лица в зале были его лицами, в каждой маске мне виделись его скулы, подбородок, дуги бровей.

– Вина, фройляйн? – Рядом со мной возник слуга-гоблин с винными бокалами на подносе.

Я колебалась. Долгие годы я была свидетелем папиной борьбы с алкоголем и опасалась спиртного. С другой стороны, на меня давил груз ответственности – я устала быть примерной старшей дочерью, заботливой старшей сестрой. Мне хотелось погрузиться в забвение.

Заботливая старшая сестра! Я обвела взглядом бальный зал и сразу же нашла то, что искала: благодаря золотым волосам и яркому платью, Кете выделялась на фоне остальных, словно яркий факел во тьме.

Она восседала на огромном резном троне у дальней стены бального зала, в окружении целой свиты обожателей. Те подносили ей «виноград» и «конфеты», а она потягивала вино из большого кубка, отделанного искрящимся хрусталем. Ее роскошный наряд смялся, из высокой затейливой прически выбивались волосы. Хихикая, Кете взбрыкнула ножкой, выставив ее из-под платья. Один из поклонников ухватил ее за стопу, погладил точеную щиколотку, его рука медленно поползла вверх, лаская обтянутую чулком голень, скользнула к обнаженному бедру…

– Госпожа? – Слуга не уходил.

Я бросила еще один взгляд на сестру, затем посмотрела на бокалы. Мне ведь хотелось шалостей и распутства, так? Я провела пальцем по ободку бокала. Я хотела уподобиться Кете, отключить рассудок. Хотя бы на минуту, на час, на день.

Слишком ты много думаешь.

Я взялась за ножку бокала.

Твоей сестре ничто не угрожает .

– О-о! О-о-о! – в притворном возмущении воскликнула Кете.

Я поднесла сосуд к губам. Вино было темно-красным – темнее рубинов, темнее крови, исчерна-красного цвета ежевики. И греха.

Не думай. Чувствуй.

Я осушила бокал.

Терпкое вино горит на языке. Мир ярок, звуки слышны с невероятной отчетливостью, вокруг царит красота. Прикосновения, прикосновения. Чья-то рука на моей талии. Пальцы в моих волосах. Чьи-то губы цвета вина, пахнущие соблазном. Они оставляют следы на моей шее, у выреза платья, на вздымающихся округлостях грудей, в ложбинке между ними. Лодыжкам щекотно – их словно ласкает ветерок. Юбка уже выше коленей, дерзкая игра в «да» и «нет». Да. Нет. Да. Пальцы поднимаются выше, ласкают внутреннюю поверхность моего бедра. Нет.