С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

Я кивнула.

– Твое величество, это зеркало, – вздохнула она.

– Зеркало? – Я вновь бросила взгляд на картину, но увидела лишь заснеженную Рощу гоблинов. – Тогда почему…

– Эта штука, – Веточка указала подбородком на пейзаж в золоченой раме, – из верхнего мира. Как у большинства тамошних зеркал, его поверхность покрыта серебром. Здесь, в Подземном мире, серебро следует своим собственным законам. В серебряном зеркале ты узришь не свое отражение, а то, что оно захочет тебе показать.

Йозеф. Кете. Сердце у меня сжалось.

– Поэтому мы и предупреждали, чтобы ты его не касалась, – пояснила гоблинка. – Твои мысли, чувства, вопросы – вот что ты увидишь вместо отражения.

– Значит, оно показывает неправду? – Я отчаянно хотела верить волшебному зеркалу, наблюдать, как Йозеф оправдывает возложенные на него надежды, видеть сестру в расцвете ее красоты. Я нуждалась в этом, чтобы помнить, каково это – жить, даже если жизнь предала меня забвению.

Губы Веточки искривились.

– На твоем месте, величество, я бы не особо ему доверяла. Серебро не лжет, но скрывает правды больше, чем показывает.

Призраки моих родных окружили нас, столпившись на краешке разговора. Мне пришлось беседовать через их головы.

– Если серебро не показывает моего отражения, то где же мне на себя посмотреть?

– Лучше всего, конечно, в спокойной воде, а если ее нет, сойдет полированный гагат, медь или бронза. – Веточка подняла с пола пустую медную чашу и повернула ее ко мне выпуклой стороной.

Я выглядела хуже, чем предполагала. Слезы оставили грязные дорожки на серых от золы щеках, но даже слои грязи не могли скрыть темных кругов под глазами. Измученное лицо осунулось, постарело; медная чашка исказила его черты: на меня смотрела девица с огромным, заостренным носом и маленьким безвольным подбородком. А может, я и вправду была такой уродиной.

Сглотнув, я признала:

– Я похожа на пугало.

– Это уж точно, – обрадовалась Веточка. – Я слыхала, смертные любят купаться. Мне приказано отвести тебя к горячим источникам. Идем, – она взмахнула рукой. – Тебе даже не придется говорить «я хочу».

Я рассмеялась. Приятно было снова услышать шутку, хоть и плоскую; груз горя и тоски на моем сердце чуточку уменьшился. Приятно было вновь смеяться с кем-то, пусть это и не моя сестра. Пусть и не подруга.

Люди плохо переносят одиночество и изоляцию. Я оглянулась на призраки моих близких, рассевшихся в комнате, видимых не глазу, но сердцу. Для верхнего мира я умерла, но все равно тянулась к человеческому теплу и общению, как цветок в темноте тянется к солнечному свету.

После купания Веточка и Колютик отвели меня в самое сердце Подземного мира, в центр города гоблинов, – я нуждалась в новом гардеробе. Интересно, что собой представляют гоблинские ателье? Мои камеристки не носили человеческой одежды, а предпочитали коротенькие юбочки, сплетенные из листьев, веток и прутьев. Тот факт, что у гоблинов есть портные и белошвейки, вызывал у меня немалое любопытство.

По мере того, как мы продвигались по лабиринту ходов, внешний вид коридоров менялся. В окрестностях моей комнаты проходы скорее напоминали туннели, на стенах висели пейзажи и портреты, повсюду были расставлены статуэтки и прочие предметы искусства, а земляные полы были устланы циновками. У подземного озера дорожки были у́же, теснее и сырее и по большей части состояли из камней.

С приближением к центру города коридоры расширились до размеров улиц. Полы тут были вымощены огромными драгоценными камнями, каждый с мою голову. «Булыжники» сверкали под нашими ногами, ведь за многие века их поверхность отполировали тысячи, нет, миллионы ног. По обеим сторонам этих широких улиц располагались дверные проемы с искусной резной отделкой, а в стенах второго и третьего этажа – своеобразные окошки.

Меня не покидало чувство, что здесь что-то не так. Город смотрелся странно, неестественно, фальшиво. В нем не кипела жизнь, он был пуст. Этот город не вырос, его создали искусственно. Симметрия зданий противоречила эстетике гоблинов, формы и линии отличались строгостью и однообразием, напоминая барочную симфонию.

– Тут кто-нибудь живет? – поинтересовалась я.

– Гоблины не селятся в городах, – ответила Колютик. – Мы не хотим сидеть друг у друга на головах, как вы, смертные. Большинство из нас живут поодиночке, в землянках. Землянки членов семьи и одного клана соединяются между собой проходами. А тут, – она обвела жестом фронтоны, – мы ведем бизнес.

– Бизнес? – удивилась я. – Гоблины ведут дела между собой?

К Колютику вернулось обычное презрительное выражение.

– Ну, разумеется.

Над дверными проемами висели какие-то гоблинские эмблемы, очевидно, фамильные гербы. Вот здесь, наверное, сидит золотых дел мастер, а здесь – огранщик, предположила я. В Подземном мире мне встречались удивительные по красоте вещицы, созданные гоблинами, гораздо более изящные, нежели творения человеческих рук. В историях и легендах Констанцы такие предметы всегда относились к величайшим сокровищам, за обладание ими велись войны, в которых рушились целые империи.

– Затратить такие усилия на постройку города, в котором никто не будет жить… – пробормотала я. Мой взгляд скользнул по затейливой резьбе арочных сводов, стройным фасадам и элегантным витринам. Сколько труда, и все зря.

– Так было не всегда, – вставила Веточка. – Издревле гоблины не собирались в городах и вели все свои дела на вольном воздухе, в рощах и других священных местах верхнего мира.

– Что же изменилось?

– Эрлькёниг , – пожала плечами Веточка. – Когда он взошел на трон, то принес с собой много странных обычаев.

Я нахмурила лоб.

– Мой Король гоблинов? – Затем поправилась: – Нынешний?

Колютик бросила на меня злобный взгляд.

– Эрлькёниг есть Эрлькёниг . Только смертные делают между ними различия.

– Смотрите, мы уже пришли, – оживленно перебила Веточка и втолкнула меня через темный порог в просторное помещение. Я открыла рот, чтобы отчитать гоблинку за явную попытку сменить тему, однако в этот момент мое внимание действительно привлекло кое-что другое.

Лавка торговца тканями и готовой одеждой представляла собой большой магазин с манекенами в витринах и платьями, развешанными на плечиках. В углу стояло большое зеркало из полированной меди; волшебные огоньки – крохотные мерцающие пылинки, парящие в воздухе, – создавали мягкий рассеянный свет. Кете здесь понравилось бы.

Мысль о сестре уколола больнее острой иглы. Мое сердце опять превратилось в подушечку для булавок скорби. Я вспомнила, как пальцы Кете поглаживали рулоны роскошной материи в нашей деревенской лавке, и ее глаза цвета летнего неба, чуткие к красоте, упивались богатой текстурой бархата, изысканностью парчи, яркими цветами, гладкостью и блеском шелка и атласа. Как же я любила и ненавидела ходить по магазинам с сестрой! Ненавидела, потому что никогда не была такой красавицей, как она, и любила, потому что ее восторг был заразителен. Я смахнула с ресниц слезинки.