С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

Я попыталась успокоиться. Получалось плохо, учитывая, что пластины корсета мертвой хваткой сдавливали мои ребра и легкие. Вздохнуть как следует я не могла, и потому мое бедное сердце трепыхалось еще чаще. От страха или возбуждения? Я сама не знала.

Веточка, Колютик и портной принесли мне на выбор целый ворох платьев. По большей части они сидели на мне ужасно – одно слишком яркое, другое слишком бледное, не тот рост, не тот фасон, не то вообще все. При мысли о том, что я должна нарядиться в обноски другой женщины, притом умершей, по спине у меня ползли мурашки, и я отвергала одно платье за другим, чем довела своих камеристок до белого каления. В конце концов портной швырнул мне какие-то лохмотья и пригрозил, что в них меня и оденет.

К его изумлению, я согласилась. Портной забрал у меня лохмотья и принялся мастерить из них простое вечернее платье. Длинные, тонкие пальцы похрустывали при работе; распоров все швы, он набрал достаточно материи для нового наряда. Его скорость и проворство поражали: в мгновение ока портной соорудил вполне приличное платье с широкой юбкой и целомудренным лифом. Ткань была блеклая, серо-бурая, что называется, цвета грязи или, подумала я, цвета воробьиных крыльев.

– Добрый вечер, Элизабет.

Шепот, прохладное дыхание на моей шее. Я вздрогнула: по спине сверху вниз прошлись ледяные пальцы. Я повернулась к Королю гоблинов и сделала книксен.

– Добрый вечер, mein Herr .

Он поднес мою руку к губам – весь сплошное очарование и галантность. В элегантном сюртуке из темно-зеленого глазета, украшенном узором в виде осенних листьев с прожилками из золотых и медных нитей, он выглядел роскошно, точно павлин, распустивший хвост. Помимо фрака на нем были кремовые шелковые панталоны, белоснежные чулки и черные остроконечные туфли с носками, загнутыми вверх, – в детстве я видела такие туфли на иллюстрациях к сказкам про гоблинов. Он был ослепительно красив и как повелитель подземного племени, и как мужчина. От восхищения у меня перехватило дыхание.

– Дорогая, как себя чувствуешь? – Король гоблинов взял мои руки в свои. – Надеюсь, клавир пришелся тебе по душе?

Я напряглась, вспомнив сверкающий инструмент за стеной моей спальни, ожидающий, когда я сяду за него и начну сочинять музыку. Красота его форм и звучания настойчиво напоминала о себе, пробивая мои защитные барьеры.

– Издеваешься?

– Издеваюсь? – удивленно переспросил Король гоблинов. – С какой стати? Тебе не понравился мой подарок?

Я дернула руки и отвернулась. Этот подарок я принять не могла. Самим существованием он напоминал о пустоте, что образовалась у меня внутри и жаждала быть заполненной.

– Прошу, перестань, – сказала я. – Это не подарок, а оскорбление.

Разноцветные глаза сразу сделались ледяными, превратив лицо в холодную, безжалостную маску. До этого момента рядом со мной находился юноша с печальным взором, но осознала я это лишь после того, как он исчез. Вместо него появился Эрлькёниг .

– Приступим, ваше величество? – Его отчужденность обжигала сильнее зимней вьюги. Он подал мне руку и повел к длинному столу в центре обеденного зала. Усадив меня с одного конца, он растворился в воздухе и в мгновение ока возник на противоположном.

Стол располагался рядом с огромным очагом высотой больше моего роста. Ревел огонь, над ним, плюясь кипящим жиром, на вертеле поджаривался гигантский кабан. Как только мы сели, из мрака вынырнул целый отряд прислужников с невиданными и неслыханными яствами. Двое из них сняли кабана с огня и уложили еще дымящуюся тушу на поднос размером с небольшое озеро, по краям которого были выложены всевозможные фрукты.

– Помолимся перед трапезой, – сказал Король гоблинов, когда слуги удалились.

Я уже занесла пальцы над ножом и вилкой, но после этих слов стыдливо положила ладони на колени. Муж оказался более набожным, чем я. Меня разбирало любопытство насчет его вероисповедания, однако я молчала, смиренно склонив голову. Король гоблинов просил Господа благословить дарованную пищу и делал это на латыни.

Где он выучил латынь? Мои собственные познания в латинском языке были от силы зачаточными. В памяти сохранились лишь отдельные слова, которые я успела выучить в воскресной школе, пока не забросила уроки ради приятного безделья в лесу в компании Йозефа и гоблинов. Язычники, говорила про нас мама, язычники, не знающие Бога. Мы с братом не протестовали. Мы признавали власть Эрлькёнига, а он в бога не верил. Однако сейчас напротив меня сидел тот же самый Король гоблинов, но уже знаток латыни и музыки. Кто же он такой?

– Аминь, – завершил он молитву.

– Аминь, – повторила я следом.

Мы приступили к ужину. Мой интерес вызвали столовые принадлежности: вилка в виде руки гоблина с многосуставчатыми пальцами, и нож – длинный клык, торчащий из оскаленной пасти. Прислужники вернулись. В нашем присутствии они принялись разделывать кабана и перекладывать мясо – источающее пар, полусырое, сочащееся кровью, – на большое блюдо.

Ели мы молча. Я вяло ковыряла жаркое и зимние корнеплоды. Разнообразных кушаний и десертов было много, но при одном взгляде на них меня мутило. Приготовленные гоблинами, все они выглядели странными, фальшивыми, гнилыми. Сладости казались перемазанными грязью, выпечка – покрытой слизью.

– Что, и пища не приносит удовольствия моей королеве?

Я подняла глаза. Король гоблинов взирал на меня, недовольно поджав губы. Впрочем, к скудной порции на своей собственной тарелке он тоже едва притронулся.

– Нет, mein Herr . Ваши дары меня не прельщают, – перефразируя его слова, ответила я.

– Вот как? – Он с силой вонзил вилку в кусок жаркого. – В таком случае, дорогая, что же способно вас порадовать?

Настроение у него испортилось, нижняя губа обиженно выпятилась, совсем как у Кете. Он напоминал маленького мальчика, у которого отобрали любимую игрушку, избалованного ребенка, привыкшего получать все, чего ни пожелает. Я сочла за благо промолчать и, небрежно пожав плечами, сделала большой глоток вина.

– Моя королева, вы так привередливы, – заметил он. – Вам предстоит провести здесь остаток жизни, так наслаждайтесь же.

На это мне тоже нечего было ответить, и я снова отпила из бокала.

Ужин продолжился в тишине, и эта тишина застревала в глотках у нас обоих. И он, и я почти ничего не ели, однако гоблины-лакеи без остановки приносили одно кушанье за другим. Я старалась хотя бы попробовать каждое, тогда как Король гоблинов перестал даже изображать интерес. Он лишь поглощал вино, кубок за кубком, и только сильнее раздражался, если прислужники недостаточно быстро наполняли его бокал. При мне он впервые пил так много, однако, несмотря на это, выглядел совершенно трезвым. После такого количества спиртного мой отец уже веселился бы напропалую – или, наоборот, рыдал бы пьяными слезами.