С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

– А, свежатинка!

Я так и подскочила, когда передо мной материализовался незнакомый гоблин. На шее у него висела измерительная лента, в зубах были зажаты булавки. Портной, догадалась я, а приглядевшись получше, заметила, что над губами топорщатся совсем не булавки, а усы, усы со стальными кончиками.

– Да, это последняя. – Колютик подтолкнула меня вперед.

Портной фыркнул.

– Не больно-то пригожа. – Он всмотрелся в мое лицо. – Хотя мордашка знакомая.

Под его изучающим взглядом я съежилась.

– Что ж, – портной широким жестом обвел помещение, – добро пожаловать в мое скромное ателье. – Мы одевали невест Эрлькёнига с незапамятных времен, так что, если тебе нужен наряд, достойный королевы, ты пришла по адресу. Чем могу служить?

Мои глаза скользнули по вешалкам. Все платья вышли из моды несколько лет назад, а некоторые даже раньше. Несмотря на роскошь тканей, прекрасные наряды явно подвергались искусной починке. Никакое мастерство, даже гоблинское, не могло защитить их от разрушительного воздействия времени. Чем больше я всматривалась, тем явственнее видела, что все вокруг ветшает, гниет, приходит в упадок.

Только тогда до меня дошло, что эти наряды принадлежали моим предшественницам. Соперницам. Я немедленно отогнала эту мысль.

Хозяин лавки бочком подобрался ко мне.

– О, да, – пропел он, поглаживая ближайший манекен длинными, многосуставчатыми пальцами. – Восхитительно, не правда ли? Цвет океанов и морских бурь, так его называют. Это платье, – продолжал он, – носила Магдалена. Она была очень красива – то есть, по вашим человеческим меркам, – красива, но глупа. Ох, и повеселились мы с ней! Правда, хватило ее ненадолго. Огонь Магдалены потух, оставив нас во мраке и холоде.

Высокий манекен обладал привлекательными формами: пышные бедра и грудь, осиная талия. Платье à la française – во французском стиле – было пошито из глубокого синего, оттенка сапфира, шелка, и воображение с легкостью нарисовало мне типаж девушки, которая его носила: бледная кожа, темные волосы и синие глаза в тон платью. Красота, захватывающая дух, сверкающий драгоценный камень. Я представила, как Король гоблинов снова и снова наслаждался этой красотой, впиваясь в персиковую мякоть ланит, покуда не высосал досуха.

– А это, – подала голос Колютик, указывая на другой манекен, – принадлежало Марии Эммануэль. Та еще была недотрога. Отказывалась подчиняться супругу и повелителю. Была обещана в жены кому-то другому – плотнику, что ли? Не знаю, что уж там наш король в ней нашел, только оба питали непонятную любовь к фигуре, распятой на деревянном кресте. Эта продержалась дольше всех. Противная монашка так и не отдала себя, и при ней нам жилось худо. Однако благодаря этому упрямству она так долго и протянула, хотя в конце концов все равно померла, оплакивая верхний мир. Смотреть-то на него она могла, а вот коснуться – ни-ни.

Этот манекен был худощав, на нем висело платье из простой серой шерсти. Я опять представила ту, что его носила: набожное создание с вуалью на лице, как у Христовой невесты. Не красавица, но глаза ясные и чистые, льдисто-серые, их взор пылает страстной верой в Господа. В отличие от Магдалены с ее чувственными прелестями, Мария Эммануэль излучала внутренний свет и обладала красотой мученицы или святой. Судя по всему, вкусы Король гоблинов имел самые разнообразные.

Портной и Колютик еще долго перечисляли многочисленных владелиц нарядов, однако их имена и истории не задерживались в моей памяти. Я попала не в ателье, а в мавзолей; о каждой из бывших невест напоминала лишь старая ткань на манекене. Любопытно, какое платье наденут на манекен после моей смерти?

– А где же манекен с платьем самой первой Королевы гоблинов? – спросила я.

Три пары черных блестящих глаз уставились на меня, потом Колютик и портной переглянулись.

– Его здесь нет, – сообщила Веточка.

– Нет? – Я покрутила головой, окинув взглядом лавку, полную манекенов всех ростов и размеров. – Почему?

Колютик сердито ущипнула товарку, но та лишь отмахнулась.

– Потому что она выжила, – сказала Веточка.

Перед глазами у меня все поплыло; манекены и гоблины накренились и слились в круговерть цветов и теней.

– Выжила… – эхом повторила я. – Как это?

Гоблины испуганно затихли. Очевидно, храбрая дева нашла способ выбраться из Подземного мира, не расставшись с жизнью и не обрекая верхний мир на вечную зиму. Возможно ли такое?

– Как ее звали? – шепотом спросила я.

– Мы не помним, – сказала Веточка.

– Нет, не «не помним». Ее имя вычеркнуто из истории, – перебила Колютик. – Предано забвению.

– Пойми, смертная, – промолвил портной, – Древний закон сколько дает, столько и отнимает. Не думай, что ей удалось уйти от нас живой и невредимой. Ты мертва, дева. Твоя жизнь принадлежит нам.

– Я думала, она принадлежит Королю гоблинов.

Вся троица расхохоталась своим странным смехом.

– А кому, по-твоему, принадлежит его жизнь? – задала вопрос Колютик.

Гоблинские улыбки сплошь состояли из кривых острых зубов. Я поежилась.

– Ладно, пора подобрать тебе красивое платье для ужина с его величеством, – заявил портной. – У нас есть отличные новые наряды. Оттуда, сверху. Еще теплые – тела прежних владелиц не успели даже остыть.

Меня передернуло.

– Что вы… как… – От ужаса слова застряли у меня в горле.

– Ах, эти долгие дни зимы! – Портной облизнул усы со стальными кончиками. На его одежде я вдруг разглядела темные пятна. Это кровь? – Когда старый год уходит, земля становится нашей, смертная. Покинешь Подземный мир, и она останется нашей навеки.

Магдалена, Мария Эммануэль, Беттина, Франческа, Ильке, Хильдегард, Вальбурга… Мои предшественницы, соперницы и сестры. Каждая из них вышла замуж за Эрлькёнига , каждая отдала свою жизнь. Знали ли они истинную цену своей жертвы? А я? Все эти девушки давно превратились в прах, но какая-то их частица продолжала находиться здесь. Швы рассыпающихся от времени платьев все еще хранили память об их душах. Призраки бывших невест окружили меня со всех сторон; я слышала их шепот. Иди к нам, иди к нам , – звали, манили, уговаривали они сквозь толщу времени. В этом хоре не хватало только одного голоса, голоса безымянной храброй девы. Она выжила, повторяла я себе. Убежала из Подземного мира и осталась жива.

Столовая, как и бальный зал, занимала целую пещеру. Потолки терялись в вышине, как своды храма, с них свисали массивные каменные сосульки, облепленные волшебными огоньками. Пещера напоминала разверстую пасть гигантской твари, чьи челюсти вот-вот сомкнутся и перекусят меня пополам, пока я стою и дожидаюсь супруга, который должен сопроводить меня к столу.