С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

– Прекратить! – Подчиняясь моей воле, камеристки отлетели на противоположные концы кабинета и с треском рухнули на пол. – Ты, – я ткнула пальцем в Колютика, – можешь идти. А ты – я перевела палец на Веточку, – останешься и объяснишь, о чем речь.

Колютик до последнего сопротивлялась приказу; от напряжения ее уродливое лицо выглядело еще страшнее. Гоблинка таяла постепенно: сначала пальцы, затем ноги, потом туловище. Последним исчезло лицо, а злобная гримаса еще несколько мгновений висела в воздухе.

Веточка раболепно подползла ко мне. Ее била дрожь, и от этого нити паутины вокруг нее колыхались, точно пылинки в воздухе.

– Не бойся, – сказала я, – я не сделаю тебе ничего плохого.

Веточка подняла голову.

– Я знаю, ваша светлость. Но мне нельзя вам рассказывать.

– О чем нельзя рассказывать?

– О безымянной деве.

Время перестало существовать. Языки пламени в очаге застыли, паутинки и пылинки повисли в воздухе, точно звезды.

– Ты имеешь в виду первую Королеву гоблинов? Ту, что выжила.

– Да, ваша светлость.

Храбрая безымянная дева. Я забыла о ней, забыла, что она, единственная из всех нас, сумела выжить после того, как принесла себя в жертву.

– Как, – шепотом спросила я, – как ей удалось сбежать?

– Никак. – Веточка сжала узловатые пальцы в кулачки. – Он ее отпустил.

В голове сверкнула вспышка – взрыв боли и прозрения.

– Что?!

– Эрлькёниг любил ее и потому позволил уйти, – кивнула Веточка.

Ревность пронзила меня ударом кинжала. Он так любил ее, что нарушил Древний закон, презрел гибель мира.

– Как такое возможно? – медленно проговорила я.

– Не знаю, – прошептала гоблинка. – Они оба принесли свои жертвы по любви, любви столь всеобъемлющей, что она имела силу и под землей, и наверху. Их любовь стала мостом, связующим миры, по нему они и перешли.

Я нахмурилась.

– Они?

Веточка задрожала еще сильнее. Длинные пальцы то сжимались, то разжимались, внутренняя борьба – промолчать или ответить – причиняла ей жестокую боль.

– Веточка, – осторожно проговорила я, – ты хочешь сказать, что храбрая дева и Эрлькёниг покинули Подземный мир вместе ?

Галерея портретов Эрлькёнига . Меняющееся сквозь эпохи лицо. Престолонаследие? Сыновья? Потомки? Но Веточка упоминала, что ни один брак Короля гоблинов со смертной не принес ему наследников. Эрлькёниг всегда был. Эрлькёниг всегда будет.

Веточка взвыла, и я с ужасом увидела, как серое каменное пятно растекается по ее груди, гранитным обручем стягивает спину. Она пошевелила пальцами, и те застонали, затрещали, словно ветки в бурю. Когти, фаланги, ладони стали покрываться корой. Моя добросердечная гоблинка превращалась в кучу корней и камня.

– Стоп! – крикнула я. – Хватит!

Но остановить жуткую трансформацию я не могла. На моих глазах Веточка превращалась в статую, уродливый памятник.

– Я ее отпускаю! – закричала я. – Я над ней не властна!

Время возобновило ход. Огонь снова весело заплясал в камине. Гоблинка смотрела на меня как ни в чем не бывало, кора и камни исчезли.

– Ваша светлость, могу ли я быть полезной чем-то еще? – Веточка склонила голову набок, ее черные, круглые глаза ничего не выражали.

Уж не почудилось ли мне все это?

– Нет, – дрожащим голосом ответила я. – Можешь идти.

Я почти ожидала, что в ту же секунду камеристка растворится в воздухе, однако она продолжала стоять, вперив взгляд в стопку нот у меня в руках.

– Что бы вы ни задумали, не доверяйте подменышам, – предупредила Веточка.

Я изумленно открыла рот и быстро его захлопнула.

– Они не люди, несмотря на человеческую внешность. Не забывайте, о чем мы вам говорили.

Я спрятала ноты за спину.

– О чем именно?

– Они кусаются.

Вопреки предостережению Веточки, на следующий день я пришла к Подземному озеру. Подменыш ждал меня на берегу, нервно ломая пальцы и переминаясь с ноги на ногу. Как же он напоминал мне Йозефа! Не только разрезом глаз или высокими скулами, но и разворотом плеч, и манерой закусывать нижнюю губу.

– Готовы? – спросил подменыш.

Я кивнула.

– Захватили подарок для лучезарной девы?

Я снова ответила кивком и протянула ему ноты сонаты Брачной ночи.

– Хорошо, – сказал подменыш. – Идемте.

Он привел меня к скрытому от посторонних глаз причалу, где стояла небольшая лодка – не та, на которой я приплыла в часовню. Сейчас мы вообще находились в другой части озера. Стоило нам сесть в лодку, и грот вновь наполнился тем неземным, чарующим пением, что сопровождало меня в пути в день свадьбы. Русалки.

«Они охраняют проход в верхний мир», – сказал тогда подменыш.

Лодка проворно рассекала темные воды. Я и мой спутник молча следили за русалками, направлявшими наше суденышко, и вскоре мне показалось, что за их песней слышится отдаленный рев.

– Что это за звук? – поинтересовалась я, но буквально через секунду узрела ответ.

Озеро сузилось и превратилось в бурный поток, в реку. Лодка набирала ход, рев нарастал, течение становилось все стремительней. Я вцепилась в руку подменыша, опасаясь, что наша маленькая лодочка перевернется, однако она упрямо держалась на плаву.

Сколько времени мы добирались до верхнего мира, не знаю. Наконец бурлящий поток превратился в спокойный, тихий ручей, и нашим глазам открылся грот со сводчатым потолком и широким входом. Освещение здесь было совсем иным, и я не сразу поняла, что причиной тому – свет из верхнего мира.

Подменыш вылез из лодки и подтащил ее к берегу, после чего помог выбраться мне. Там и сям темноту прорезали пятна мутноватого света, позволявшие разглядеть, что стены грота – земляные, а потолочными балками служат древесные корни.

– Мы сейчас под рощей, – подменыш показал пальцем вверх. Прямо над нашими головами, между камней и сплетенных корней, виднелось отверстие, достаточно большое, чтобы в него мог пролезть не слишком крупный человек.

Он помог мне подняться, хотя я справилась бы и сама – удобных опор для ног и рук хватало. И вот я оказалась на поверхности.

Яркий свет слепил глаза. Я вскинула руки, чтобы защититься, но все равно видела лишь бескрайнюю белизну. Ручьем потекли слезы. Я прижала к глазам запястья, но и это не помогло унять жжения.

Зрение возвращалось медленно, постепенно. Руки от лица я отняла только после того, как почувствовала, что могу переносить дневной свет.

Роща гоблинов. Ветки, которые в последний раз я видела голыми, налились соками новой жизни, покрылись новой листвой; под ногами мягким ковром стелилась пышная изумрудная зелень. Я сделала глубокий вдох, и пьянящий запах Рощи гоблинов в разгар лета наполнил мои ноздри, расслабил волю и даже вдохнул слабую надежду.