Елена Асеева - Веремя странствий [СИ]

Вдохнул, а засеи вроде як выдохнул… И тадысь по лику главы промелькнуло, еле заметной волной, трепетанье, от кончиков златых волосьев униз по высокому, вже потрескавшемуся морщинами лбу, боляхному носу и малость впалым щёкам, прямо ко устам. Почудилося, шо у то напряжение протеклося по кажной жилочке, волоску, затронув и златы брови, и вусы, и наверно бороду. Открывшиеся очи глянули на пештеру сквозе лёгенькую белесоватую кожицу, и тады веки нанова сомкнулися, усё также неторопливо, скрежетаючи поехали кдолу. Внегда сызнова подалися вони увыспрь, кожица с очей вушла, можеть уползла сообща с веком, а можеть просто исчезла. Тяперича вдругорядь шевельнулися губы, одначе в энтов раз на них не зрелося изломов, они были гладкими, хотясь и продолжали глядетьси каменными. Уста медленно разошлися у разны стороны, при чём послышалси треск, словно чавой-то ломалося, роть распахнулси и гулкий, низкий глас заполнив печору, явственно скузал:

— Где? Где он? Где? Глава резко— скрипяще задвигала губами и сомкнула вуста, вона смолкла, и Борила скумекав, шо то егось позвали, глубоко вздохнул, абы значить охолонуть стук затарабанившего сердца, и шагнул уперёдь, осторожненько вобходя замерших и перьпуганных грибов. Отрок, неспешно ступая по ровной глади пола, поравнявшись с каменными людями, чьи очертанья запечатлели образа каких— то мощных и рослых воинов, вздёрнул кверху голову да разглядываючи, двинулси удоль них.

У те люди по росту были не ниже встреченного им кавдый-то духа Кострубоньки. Их суровы, а можеть даже гневливы лицы сотрелись вельми волнительно, так явственна на них казалась кажна чёрточка: покаты, крупны, точь-у-точь аки орлины клювы, носы; тонки, дугообразны, каменны брови; прямые с глубокими посерёдь впадинками подбородки; слегка выпирающие поперёдь мощны скулы да узки, похожие на змеек, губенции. Копновидные кверху головы воинов имели паче тёмный цвет, и на них не обозревалось волос, верно вони усе были лысыми. У каменных людей, по-видимому, не було одёжи, тока на стане висел широкий, смурый пояс каковой достигал почитай колен, плотно обволакивая ноги и вотличаяся от усего востального цветом. На эвонтом поясе и поместилси меч. Чудилось ентовы мечи креплены там без ножен, посему хорошось проглядывалось, шо они таковой длины, як и бероские, да имеют какую-то странну изогнутость посредине, чем-то схожую с вышедшим на ночное небушко серповидным месяцем. Миновав вскорости половину пештеры и каменных людей, усё ащё остающихся неподвижными, мальчуган подошёл к голове, и востановившись супротив, у нескольких шагах, поверталси к ней.

Воззрившись на таку громадину, оно як голова у вышину воказалася такой же аки и воины, малец застыл. Здоровущие тёмно-синие глазищи, будто идей-то раньче виденные Борилой, глянули вупор на негось, и вуставилися по-началу на грудь мальчика. Очи до зела внимательно сотрели на чуть пробивающиеся с под рубахи лучи света изображающие знак Велеса, а засим тихонько скрыпнули дрогнувшие мощны веки по краю коих проходили тонкой полосочкой златые, коротки, каменны волоски— реснички. Пролетел ищё миг, и голова перьвела взор да зекнула глазьми на лико отрока. Вдругорядь открылси роть, затрещали каменны губенци и выгнулися, приподнявшись дугой златы вусы, топорщившиеся над ними да голова громко молвила:

— Ты не Велес.

— Неть…, — отрицательно качнув главой, ответствовал мальчишечка, да малеша погодя поспрашал, — а тысь кто таков? Асур али воин?…

Тысь Озем чё ль?

— Кха…кха…кха…, — зычно, одначе не вобидно, засмеялася голова и пештера наполнилася нанова грохотанием. И то грохотание було таким мощным и ярым, шо мальчоночке пришлось закрыть уши, абы не воглохнуть. А от вырвавшегося из глубин главы порыва воздуха егось закачало узадь да перёдь так, чё ему припомнилось як ву также трепыхалася Ворогуха, кадысь вон дул на неё. Голова ж перьстав смеятьси, загутарила:

— Я не Озем… Какой же я Озем… Озем сохранил не только своё тело, но и руки, и ноги… не то, что я… Я… Я — Валу. Был когда-то я ещё тот молодец. Был я сыном Коровы Доны, внуком Небесной Коровы Земун, да поверженный быкоподобным Индрой, нынче покоюсь здесь… в подземных чертогах Богов Озема и Сумерлы.

— Валу…Валу… — чуть слышно прошептал Борила имя недруга Асура Индры, оный в древлие времена был вукраден злобным Паном, у котором потухла память предков и ктось подавшись злу погиб от меча великого воина.

— Валу…, — протянул свово величание супротивник Индры, и мальчику повказалося, шо голос сына коровы Дону тяжелёхонько дрогнул.

— А як же ты сюды попал? И почему у камень вобярнулси? И… — торопливо принялси кликать вопросы отрок. Одначе каменна голова перьбив мальчонку, несильно дунула на негося, отчавося у тот закачалси туды-сюды, тем самым сбив усяки вопросы. А Валу скрежетая своими отвислыми губами скузал:

— Это ты мне ответь. Откуда у тебя на груди знак моего сродника Асура Велеса? Да, скажи, что ты делаешь в Подземном мире Богов Озема и Сумерлы, куда живому человеку вход заказан?

— Я — Борил, сын — Воила и Белуни, — начал балабонить мальчишечка, смахнув с лица вупавшу от дуновения Валу прядь долгих волосьев да заправил её за право ухо. — Направляюся с воинами из града Гарки у Торонец по велению Асура Крышни, абы добыть меч Индры и поразить той могучей силой злобных диток Пана, каковые вжелають напасть на беросов… А ентов знак, — и мальчик слегка склонил голову, и, вызарилси на зелёно-голубые лучи, живописующие знак Бога да пробивающиеся скрезь холст рубахи. — Мене подарен духами: дедкой Лесовиком и дедкой Водяным, по вуказу самово Асура Велеса, шоб способлять у даленей стёженьке.

— А чего детям Пана надо от беросов? — спросил Валу и евойны тёмно-синие очи полыхнули веским лучистым светом, у то наверно вон так сёрчал.

— Хотят вони ны покорить… а може вубить… а може и перво и второ, — надсадно вздыхаючи, произнёс малец, почуяв исходящий от каменной главы, будто живой дух. — Кто ж их у таких подлых знаить… чё им от ны надоть… Ву токмо николи им не покорить народ Бога Вышни… николиже…

— Ах!.. Ты, дитя не разумное… дитя, — оглушительно заскрыпев губами, да усяк раз стараяся раздвинуть их поширше, прокалякал Валу. — Не стоит говорить это слово— никогда…, — сын коровы Дону, чуть заметно вздрогнул, и малешенькая рябь сызнова прокатилася по егось каменному лику, начиная со лба и коснувшись уст. — Это слово— никогда… его не стоит говорить…. никогда…. никогда… Поверь мне, бывает … часто бывает в жизни, что и светлый выбирает путь тьмы… Так бывает… Бывает, добро уступает злу… а иногда добро становится слабее зла… После лета ведь приходит осень, а уж осень, несомненно, сменит зима… Зима такая холодная. Налетит тогда вьялица, посыплет на Бел Свет ледяные крупинки снега, а потом укроет оземь пушистыми, белыми полстинами… Зима… Вот и зло… оно оченно похоже на ту вьялицу… закружит, завьюнит… обманет… обхитрит… И вот— ты уже на его сторонке… Уже сам себе не повелитель… и нечего тебе противопоставить той куре… Нечего…