Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

Да глубоко повзыхавши стал выполнять веленное дядькой Былятой, так-таки укладыватьси кочумать на одер. Медленно, будто лениво мальчуган разделси, пристров вечи обок котомки, снял сапоги и чулки, а засим залез на одер, вельми мягкий и даже (как-то чудно в самом деле!) тёплый, можеть сберёгший то живое начало от лежащего на нём меча. Подложив под голову небольшу подуху, повертавшись на правый бок и поджав ко себе ноги, мальчик уставилси глазьми на великий меч и впал в задумчивость оттого, чё за эвонти денёчки пришлось ему перьжить, увидать и услыхать. Припомнил вон и свой вольный край, идеже так засегда легко дышалось и надсадно вздохнул, оно как в евонтых золочёно-разноцветных палатах, именовавшихся ложницей, аки впрочем и у во усех иных, ему дыхалось до зеля муторно, точно не хватало воздуха. А на душеньке було так туго вроде, как он кажный раз делал каку гадость, и чудилось ему, чё поступая так вон предаёть не тока торенку Сварожичей, но и себя самого. Долзе… долзе лежмя лёживал так мальчишечка, не в силах заснуть.

Идей-то под тем великолепным и громоздким одером, на краю кыего он пристроилси, дюже тихо пыхтел чаво-то напившийся молока Ёж. Ужесь на Бел Свете наступила тьма и вечёр сменилси ночью. Ра— дарящий усем свет и тепло, имя какового значило— рождающий начало, ушёл кочемарить и на Бел Свет опустилси повелитель ночного неба Асур Дый— дарующий определённу часть… Заскользил тот Бог по просторам земель, лесов и гор проверяючи усёль исполняетси в отведённо ему время, согласно его повелений. Асур который не был тёмным, таким как ЧерноБоже, но овринг оного нёс у собе много несправедливости, боли и гнёту… а може и вобмана. А Боренька усё никак не мог соснуть, он едва слышно вздыхал, утирал кулаком свой нос и думкал, як же ему поступить с той цебью… и чавось вообче деять. Унезапно иде-то сувсем рядышком, будто осторонь покоящейся на подухе главы, чё-то бесшумно опустилось на одер. Спервоначала малец то не увидел, он у то ощутил по колыханию раскинутых волосьев, посему приподнявшись и опершись на локоток, обозрел полутёмну ложницу и одер. И, прям, пред собой на подухе углядел сидящий, почитай прозрачный дух старушки с большущими, тёмно-серыми глазами и долгими, сёдыми волосами аккуратно убранными назадь. Дрёма ласково улыбнулась мальчику и молвила, звонким, трепещущим голоском:

— Не спитьси?

— Не-а… не спитьси, — поспешно ответствовал Борюша и для пущей важности поматал головой.

— А ты детонька, глазоньки сомкни и поспи, — вельми тихонько прогутарила Дрёма. — Я тобе детонька песенку спою… Спою оно як до зела любчу малявок… дитятей… усяких и мальчуг, и девчушек, и крохотных, и таковых чё побольче. Поелику им токмо светлы сны навеваю… Сице чё кочумарь, а думки думать будёшь с утреца…

Занеже аки знашь ведь: «Утро вечера мудренее». Так-то… а ноне спи. Борюша ищё немножечко вглядывалси в сероваты очи духа, дивно кажущегося у тьме ночи, а после поклал голову на подуху, сомкнул глаза и вулыбнулси. А така светла, чудесна Дрёма еле слышно запела свову нежну-переливчиту, один-в-один як соловьина трель, песенку, да стала ласково приглаживать густы кудри мальца. И отроку нежданно показалось, шо очутилси он в родной деревеньке Купяны, взобралси на свои полати у пятистенной избёнке, и матушка Белуня подойдя ко нему полюбовно приголубила его пошеничны волосья да затянула родных просторов бероской оземи долгу, хупаву песню: Сидит Дрёма, Сидит Дрёма, Сидит Дрёма, сама дремлет, Сидит Дрёма, сама дремлет. Взгляни Дрёма, Взгляни Дрёма, Взгляни Дрёма на народ, Взгляни Дрёма на народ. Бери Дрёма, Бери Дрёма, Бери Дрёма кого хошь, Бери Дрёма кого хошь.

Ранёхонько поутру иного дня Боренька в сопровождении беросов, Рама и десяти полканов покинул пределы Таранца, выехавши из него не чрез Акшаях, а скрозе другие врата. Оные ворота поместились в супротивной, ключевой крепостной стене, каменной ограды окружающей град и уводили пряменько у недры зачинающихся гор. У торенку, истинну молвить, не был взят Гуша, усё ащё продолжающий пужатьси придивных традиций полканов и по ентой причине не покидающий одера, да Орёл оставленный приглядывать за у тем хитрющим шишугой. Как поведал Рам, восседающему на нём, Борилке, сама гряда скалистая у каковой и была высечена крепостна стена, опоясывающая Таранец, выросла по волшебному слову Бога Китовраса из останков валуна погибшего Валу, разлетевшихся у разны стороны от удара великого меча Индры, который ноне покоилси у ложнице на рундуке, осторонь котомки и матушкиного пояска мальчика. Поёживаясь от прохладного утреннего ветерка дующего с горных хребтов, Борюша муторно так вздыхал, жалеючи чё натянул на собе ентову тонку без рукавов полканску рубаху, да не взял котомку, у кый лёжал таковой весьма ладно согревающий охабень. Упереди, покамест, зрилась двухколейная езжалая дорога по которой, пояснил вельми разговорчивый Рам, довольный тем чаво днесь вон с княжем можеть бачить без «науськивающего урвара» (як часточко именовал темник Керу), привозили у Таранец, на торжище, усяки разные холсты, снедь, самоцветны каменья из прочих градов и мест, чё лёжали у горах и ищё дальче. Ужотко, там за взлобками, идеже сопки вершин покрывались снегами, а посем и вовсе перьходя в предгорья заканчивались. Там у тех неблизких краях жили усяки разные народы, и не токмо людского роду-племени, но и другого. Жили у ентих горах, балякал темник, прям унутрях хребтов, гномы, великий народ, ведающий усе тайны кузнечного и каменного дела. Жили тама, ищё поодаль гномов, альвы — мудрецы и кудесники, владеющие даром волшебства. А там, иде завершались горищи, и иде зачиналась жаркая сторонушка обитали акты, псиголовцы, и вроде як даже жёноведомые ягыни.

— А почаму Рам? — вопросил малец, стоило только темнику смолкнуть, — вы, полканы, не торгуете с друдами, и не хаживаете у те земли идеже мы жавём?

— Так там же княже живёт змей Цмок, порождение зла, — чичас же принялси калякать Рам, и пожал своими мощными плечьми, отчавось на левом из них нанова закачалси мощный лук, и прибольно стукнул отрока древком по колену. — Сквозь те земли никто не может пройти… Совсем редко кто оттуда приходит… совсем редко. А за последнии годки вы первые, кто оттуда явился.

— Тяперича, — молвил Борила, потирая дланью вдаренное колено. — Можно туйды итить не боясь… оно як Цмоку мы голову отрубили…

Крас водним махом свово зачурованного меча… Раз, и неть Цмока! О! як!

— Славный Крас воин! Славный! — вторил мальчику темник и торопливо кивнул. — Мне Сеслав о том бое сказывал… И говаривал он, какую смелость проявил ты, княже, кинув у пасть того змея дивный веночек дедки Лугового… без какового не одержать бы вам победы над Цмоком… Уж больно он грозный зверюга был… Теперь же наше воинство, которое ты поведёшь, как княже, пройдёт те земли без потерь… и это ладненько. Ездовитая полоса ведущая к горе Неприюта, была до зела извилистой, вона пролегала меж высившихся справа и слева гор, дюже могутных, обильно поросших травами и чапыжником, невысокими деревцами, чем-то похожими на берёзоньки бероских гаев. Зелень листвы насыщенная и будто лощёная, радовала очи странников, а густота кроны создавала нещечко на вроде ровненькой полстины вукрывающей бока тех взгорий. Кадыличи Асур Ра выкатилси у свовом златом возу на небосвод и оглядел божественным взором земны просторы Бел Света, да увидав идей-то у той дали едущих людей и полканов, вкупе со простым бероским отроком Боренькой, то абие ласковенько вулыбнулси, так по-доброму, по-отцовски, отчаво яркая полоса свету, выпорхнув, из его приоткрытых уст, упала на мальчугана да враз согрела того тепелью лучей. Ра неторопливо тронул солнечные поводья, повелевая у тем самым волам двигатьси во овринг, и изумительные животинки медленно, судя по сему, устало, потянули воз уперёдь, по начертанному кадый-то Сварогом небесному ободу. У тот прохладный ветерок, чё обвевал мальца, не мешкая идеже-то замер, по-видимому, эвонто резвый Полуночник, младшой сынок СтриБога, схоронилси в какой-нить ровненькой зекрой полсти, слегка омытой утренней капелью росы, и тяперича инде шаловливо, поигрывая, трогал своей пястью тонкие ветви деревов и кустов, аль колыхал трепетну, зелёну листву. К полудню свернули с ездовитой дороги улево. Сама ж полоса меже тем уходила прямо да вупираясь у невысоку гряду, карабкалась на неё, удалялась кудый-то по ейной пологой вершине к подземным градам гномов, оные были доброжелательными и николиже не воевали як альвы и ягыни. Странники ж проехавши по залитой лучами красного солнышка неширокой, поросшей травушкой долине, иде прячась у чапыжнике бежала горная, бурливая реченька вмале достигли той самой горы Неприюта. Сойдя с темника Борилка, перво-наперво огляделси, пошевелил затёкшими от долгой езды плечьми, выгнул дугой спину… А засим вуставилси на ту сопку. Вже було и не понятно отчавось кличуть её Неприютной, оно як с виду вона была самой обычной горой, ничем не вотличаясь от иных вершин окружающих по коло эвонту зелёну долину.