Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

— Это, княже, второй урвара Таранца— Лам. Вели ему садиться за стол ежели того желаешь.

— Лам, садись за стол, — торопливо прокалякал мальчик, ужесь маленько раздражаясь от такой нудности ентих величаний и поклонов.

— Я повелеваю, — вдругорядь молвил у левое ухо Рам.

— Я повелеваю, — пробухтел мальчик, жаждая прям днесь покинуть ентов стол и нехай ано оставшись при том голодным. И покамест Лам обходил стол пристраиваясь подле Керы, в повалушу один за одним принялись вступать полканы, то як пояснил урвара, продолжаючи шелестеть в ухо, были те самы болярины, и зрелись они оченно холёными да гладкими, облачёными у разноцветны рубахи, без поясов, обаче со серебрстыми снурками на лбу украшенными маханькими самоцветными голышами по поверхности. Вони усе замирали, низко кланясь княже, а получив соизволение мальчонки вставали по дуге стола со стороны Рама. Кадыка напоследках та половина столища заполнилась полканами, у повалушу вошли беросы. Токась путники Борила вступили не по очерёдке, а усе махом, попервоначалу, как то и положено у беросов, пропустив чрез проём створки старчих. Як лишь у повалушу явились, дорогие сердечку мальчика, сродники-беросы, вон торопливо вспрыгнул со свово стуло, жёлая абие кинутьси к ним навстречу, однакось путь ему приступил урвара и злорадно сице улыбнувшись, сказал:

— Княже… надобно соблюдать наши традиции, оные заповедовал нам Индра и трепетно сберегали наши предки многие века. Боренька хотел було плеснуть гневну реченьку у лицо ентого, покрытого рубцами морщин, Кера, но засим припомнил, чё вызнал про ту неправильну жизть полканов, про усяки обидны прозвища, и мелькающий испуг у очах чумазых и скрыпнув зубами, смирил свово недовольство, не побёг из-за стола, одначе усё ж и не сел на стуло. Мальчишенька поверталси ликом к своим путникам, понуро обозревающим столы, и верно пришедшим сюды по велению Быляты, да, шоб поддержать раскрасневшегося, со дрожащим от сёрдитости гласом, Борилку, и звонко изрёк:

— Дядьки Сеслав, Сом, Гордыня и вы, Крас да Орёл милости просим ко ентому столищу, — а вуслыхав недовольный шик урвара, паче зычнее добавил, — ко моему столу. А ежели комуй-то не нравитси як я калякаю, тому можно полавушу…

— Повалушу, — тихонько поправил мальчугана до зела довольный темник.

— Во…во… тот могёть повалушу и покинуть, — докончил свой говорок малец. А опосля обернулси и глянув на Керу упервые за прожитые на Бел Свете двенадцать годков сверкнул глазьми во сторону пожилого да старчего летами человека. Обаче урвара токась лицемерно расплылси у улыбке, он был готов согласитси со жёланиями свово княже лишь бы его не выдворяли с повалуши, а посему молчаливо закивал. Проследя взглядом за беросами, кои обогнув стол, расположились следом за Былятой, но доколь не вопустились на скамли, Борюша нанова сел на стуло. И тадыличи вяще приятный обликом да говорком темник склонилси к нему, и вытолкнув своей могутной рукой воина голову урвара прочь, забалабонил:

— Княже, а теперича, ежели желаешь, вели всем усаживаться и потчиваться.

— Садитесь… садитесь усе да начинайте желвить, — торопливо сказал мальчишечка, обрадовавшись, чё у тот затянувшийся обряд наконец-то завершилси. И стоило княжу то повелеть, аки у тот же морг затворилась створка врат, а во левой стене приоткрылась, до ентого почитай не зримая, небольша дверка и чрез неё у повалушу вошли несколько чалых полканов облачённых у зелёны рубахи без поясов, и с зекрыми тонкими снурками, поддерживающими коротки як и у Хары волосья, на голове. Опустившиеся, на поставленные нарочно для них скамли, беросы смурно оглядывали выставленные явства, точно не решаясь к ним притрагиватьси, а приглашённы полканы— болярины улегшись на пол лошадиными частями тел да оказавшись человечьими как раз супротив стола также не преступали к трапезе, по-видимому, чаво-то ожидаючи.

Токмо до зела изголодавшийся, за энти дни, отрок тогось даже не приметил. Вон торопливо протянул руку и ухватил с тарели большущий кусок пирога. Эвонто был не такой пирог как бероский, и смотрелси он пониже, и являлси не столь румяным, чем кушанье родного края.

Начинкой полканского пирога служило нежное, слегка терпкое и горьковатое мясо. Мальчик резво пихнул пирог у роть, и, откусивши от него огромадный кусок, усё оставшееся поклал на тарель, принявшись спешно жёвать. Чалые полканы, те оные ступили у повалушу скрезь потайну дверь, стали бесшумно скользить меж столов подливая питьё у небольшие серебряные сосуды, расширяющиеся кверху с тонкой ножкой, кликаемой — кубованами, як вобъяснил Рам. Бореньке налили у такой кубован какой-то дюже сладкий напиток, схожий с бероским компотом.

На столе було многось таких кубованов в каковые чалые полканы плёскали из глиняных кувшинов, судя по сему, чёй-то хмельное. Оно як глотнувший из того кубована урвара враз покрылси крупными кумачными пятнами, вжесь совершенно обезобразевшими его, и до того нелицеприятно на взор мальчика, лико. На здоровущих тарелях расположилось несчётно колико усяких пирогов круглого и клинового виду, и были они наполнены не тока мясными начинки, но и кисловатым творогом, и горохом, и ащё какой-то овощной снедью. До зела много было на столе мяса, в основном варёного. Оно помещалось на тарелях крупными кусками, а свёрху було полито густым отваром, сдобренным разными, чудно пахнущими травами. Мясо зрилось также и жаренное, но тады эвонти куски были не больче полпальца. И кадыличи, Бориле, темник наклал то кушанье на тарель, мальчуган вкусил вельми нежное и словно тающее во рту мясцо. Во здоровущих мисках и плошках находились густоватые навары ярко-зелёного цвету, которые мальчонка не стал жущерить, потомуй как от них шёл шибко резкий дух. Вообче еда та мальчугану понравилась, право молвить, у полканов заместо ломтей хлеба были тонко печёны, будто блины, лепёшки. И почемуй-то не було ложек, на столе подле тарелей, иде расположилось мясо и пироги лёживали лишь больши, плоски лопатки, которыми выкладывали на свою посудину итьбу, да округло-углублённые ополовники, шоб разливать навары. Проще гутаря, полканы шамали руками, набирая отвары из тарелей и куски мяса теми лепёшками да засовывая то у роть, отчавось Борила, насытившийся и мнее раздражённый, вытерши руки о поданный ему, чалым полканом, белоснежный утиральник и обозревающий повалушу, вопросил жующего темника:

— Рам, а чёсь у вас неть ложек… Вже ведь весьма неприятно глазеть, як ентов навар вы хлебцем у роть запихиваете. Темник услыхав таку молвь, на маненько ажно обмер с так и не донесённым к раскрытому рту куском, да посем опустив лепёшку у тарель, неторопливо произнёс:

— Княже, да мы так засегда кушаем… так нам…