Дин Лейпек - Это все придумали люди [СИ]

Я не заметила сама, как это случилось, как незаметно для себя я стала жить за нас двоих. Было ли дело в том, что я водила машину Сандра — обе его машины, сразу на двух континентах? Или в том, что я перебралась жить в его квартиру в Москве, такую же стерильную, белую и пустую, как сиднейский кондоминиум? Или во всем были виноваты его свитера, которые я еще в самом начале забрала от Мишки, пытаясь отыскать в них тот же запах шерсти и табака, что когда-то всегда приходил мне на помощь? Свитера были шерстяными, но запах табака постепенно стал выветриваться, и тогда я стала курить, только чтобы не дать себе забыть этот запах. Разумеется, я прикуривала всегда от спичек. Мне не могло прийти в голову, что это можно делать как-то по-другому.

Я ни разу больше не встречала никого из своего «офиса». Наверное, они не очень стремились увидеться со мной и не спешили выходить в реальность — а я в пространствах могла любого из них различить издалека, и благоразумно обходила их стороной. Я не ручалась за себя при очной встрече. Гораздо лучше было до этого не доводить.

Иногда, в минуты рассеянности, я думала, что Сандр был бы мною доволен. Потому что я смогла не потерять его. И не потерять себя. Я жила с четким осознанием того, что теперь я существую за нас обоих — и гордилась, что мне это удается.

И вот теперь он вернулся и что-то начал кричать мне о моих чувствах. Нет. О моих глупых чувствах.

«Вот урод», — зло подумала я, быстро шагая по Чистопрудному бульвару, и тут же осеклась, потому что ровно это же слово использовал несколько раз Мишка. И Сандр, когда он еще ничего не помнил.

Но, кажется, куда больше понимал.

Что с ним случилось? Почему из тонко чувствующего, чуткого, нежного человека, доверчивого и открытого, он мгновенно превратился в полную свою противоположность — только потому, что наконец-то все вспомнил?

Что нужно вспомнить, чтобы стать таким?

Я подошла к ближайшей скамейке, села, вытянув ноги, и запрокинула голову наверх. Небо все еще было серым, никаким, но облака быстро проносились с запада на восток, то и дело рискуя прорваться и выпустить солнце наружу.

Раздались шаги, совершенно неслышные в шуме машин. Я не стала поворачиваться. Эти шаги я узнала бы где угодно.

Скамейка слегка прогнулась, обозначая его присутствие.

— Прости.

Я продолжала смотреть наверх.

Спинка скамейки сместилась — обозначая его движение.

— Мне очень жаль, — продолжил он, — что у меня не получилось сдержать свое слово.

— Какое слово? — раздраженно спросила я, поворачиваясь к Сандру.

Он сидел, сложив руки на груди и откинувшись головой на спинку, точно так же, как и я. Повторял ли он за мной? Или на самом деле все равно я повторяла за ним, пусть теперь и опережая его на шаг вперед? Я села ровно.

— Я обещал тебе сегодня утром, что никогда больше не буду таким.

Я тихо вздохнула.

— Я с самого начала не верила, что это возможно, — как можно спокойнее заметила я.

— Да. Но я-то верил.

Я снова промолчала. У меня не было никакого желания сейчас это обсуждать.

— Я должен рассказать тебе кое-что, — продолжил Сандр тихо. — И я думаю, что это будет последним нашим разговором.

— Потому что?..

— Потому что после этого ты вряд ли захочешь со мной разговаривать.

Я внимательно смотрела на него. Он тоже выпрямился, сложив руки у себя на коленях.

— Но ты считаешь, что это все равно нужно рассказать? — заметила я.

— Да, — он глубоко вздохнул. — Потому что сэр Малькольм прав. Теперь ты будешь помнить.

— Помнить что? — я раздраженно поморщилась. — Ты можешь перестать говорить загадками и спокойно и по порядку все объяснить — раз уж ты считаешь нужным что-то мне рассказать?

— По порядку могу. Насчет спокойно — не уверен.

— Постарайся, пожалуйста.

Он смотрел на свои руки, на которые слегка опирался, а я поняла, что когда-то очень давно мы уже сидели точно так же — возможно, даже на той же самой скамейке — только тогда светило солнце и с грохотом летели опавшие листья.

— Наверное, стоит начать с того, как я встретился с сэром Малькольмом, — голос Сандра был тихим и ровным. — Я знаю его с того самого момента, как в первый раз попал в пространства. Это он заметил меня там, вовремя поймал, остановил, привел в свое собственное пространство, объяснил мне, что со мной происходит. Таким образом, я с самого начала не был ни с кем связан, мог действовать по своему собственному усмотрению — потому что сэр Малькольм прежде всего уважал мою свободу. Возможно, именно поэтому мне удавалось многое из того, что другим оказалось не под силу.

— Тогда я был еще совсем мальчишкой. Но я все равно вернулся домой — потому что мне претила мысль о том, чтобы исчезнуть совсем. И я заставлял себя проводить в реальности много часов подряд. Благодаря этому я смог повзрослеть — благодаря этому я все-таки оставался человеком, насколько это вообще было возможно.

— Когда я набрался достаточно опыта, сэр Малькольм впервые показал мне Пустоту. По правде сказать, я отреагировал тогда куда хуже, чем ты, — тут Сандр слегка усмехнулся, не сводя взгляда со своих рук. — Мне несколько дней казалось, что я схожу с ума. А потом я решил, что найду способ ее закрыть. Сэр Малькольм предупреждал меня, что это не так просто сделать. Но я был очень упрямым. И очень гордым.

— Хендрикс сказал тебе, что закрыть пустоту может только Мастер, и что для этого он должен умереть. Но на самом деле этого недостаточно. Совершенно необходимо, чтобы при этом в реальности остался человек, который сможет это оценить. Для которого эта смерть будет что-нибудь значить. Который будет продолжать любить Мастера, даже когда само воспоминание о нем полностью исчезнет из реального мира.

— Я считал, что это я должен закрыть Пустоту. Не могу сказать, что мне хотелось сделать это из любви к миру и человечеству. Скорее всего, мною просто руководило острое желание как-то проявить себя. Я был очень тщеславен — и при этом обречен большую часть времени проводить в мире, которого, по сути, и не существовало. Конечно, мое пребывание в реальности очень быстро сделало почти безграничными мои возможности в пространствах — но кто мог там оценить мое мастерство? Жалкая кучка неудачников, которые ничего не понимали ни про этот мир, ни про тот, и при этом мнили себя спасителями человечества и защитниками порядка. Я презирал их. И очень хотел сделать что-нибудь, что точно поставило бы меня выше их всех. Выше сэра Малькольма. Выше всего мира.

— Сэр Малькольм пытался отговорить меня. Я думаю, дело было не только в том, что он искренне не желал мне смерти. Просто он очень хорошо знал меня, и видел, насколько мои мотивы были далеки от идеальных. Но он не мог меня переубедить. Я был готов принести себя в жертву — мне оставалось только найти человека, который смог бы это оценить.