Ника Ёрш - Разведи меня, если сможешь

Жалобно скрипнули доски, и еще раз…

— Это Боннер, — шепнула я, чувствуя себя деревянной куклой, не имеющей возможности пошевелиться.

Облизнув пересохшие губы, рванула к выходу, схватив старый фонарик и включая его на ходу. Со страхами нужно бороться! Или я посмотрю им в лицо, или они сожрут меня изнутри.

Моя дверь открылась на удивление тихо, а вот фонарик не пригодился. Там, за пределами комнаты, было светло как днем! Снова скрипнул пол — уже где-то внизу, а после донесся женский голос:

— …наверху. Сходи…

Моргнув, я открыла глаза, сжимая в руках старый фонарик и буквально холодея от ужаса.

Тик-так, тик-так, — заговорили часы и этим меня пробудили. Освещая дорогу фонариком, я добежала до двери Боннера, не помня себя от страха. Толкнув ее от себя, влетела внутрь и тут же оказалась схвачена намертво. Кажется, я визжала, и сильно…

— Успокойся, Кэтрин! Кэти!!! Да что с тобой?! — Голос Адама пытался стать моим голосом разума.

Не выходило. Я еще металась из стороны в сторону, когда он, на миг отпустив, схватил за плечи и ощутимо встряхнул. Клацнули зубы, едва не отвалилась родная челюсть, зато помогло.

— Это ты, — выдохнула, увидев наконец, что передо мной Боннер. И тут же бросилась к нему на шею, прижимаясь всем телом. — Там кто-то был! Внизу… Я тебе клянусь. И свет горел!

— В доме никого, кроме нас, нет. — Он гладил меня по спине, по голове, крепко обнимая и даря чувство защищенности.

— Откуда ты…

— Проверяю прямо сейчас. Здесь только мы. — Он немного помолчал, прислушиваясь к моему сбитому дыханию, и предположил: — Дом старый, обрывков энергии много — возможно, тебе приснился кошмар?

Я уже и сама не знала. Только вот уходить из надежных некромантских объятий совсем не хотелось. Казалось, сделай я хоть шаг назад, и тут же умру от разрыва сердца.

— Кэти… — Голос Адама изменился, в нем появились нотки чего-то еще… нехорошего. — А что ты делала перед тем, как появилось видение?

Он больше не называл произошедшее кошмаром.

— Ничего особенного, — шепнула я, пытаясь припомнить в деталях, чем занималась. И бледнея от понимания…

— Ложь, Кэти. — Его руки продолжали гладить мою напряженную спину. Замедляясь, усиливая нажим. — Слышишь? Кажется, само время отсчитывает секунды для неумелой лгуньи, намекая, что пора исправиться и сказать дяде адвокату правду.

Я забыла, как дышать. Часы… Чертовы часы тикали, судорожно сжатые в моей руке. Замерев, подбирала нужные слова и объяснения. О да, они намекали, буквально вопили, что я идиотка, небрежно воспользовавшаяся чьим-то артефактом, теперь снова излучающим легкое голубоватое свечение. Непроверенным, украденным артефактом.

— Мне не спалось, — начала я, немного отстраняясь от крепкого, теплого, надежного, потрясающе пахнущего мужчины. Он не противился этому, напротив, отпустил без колебаний и тут же сложил руки на груди, натянув на лицо маску вежливого интереса. Только в глазах бушевала тьма. Я видела это, потому что чертов фонарик — тоже украденный — продолжал освещать комнату.

— Слушаю, Кэти, — подбодрил меня некромант, одобрительно кивая. — Мне вот тоже не спалось, и я читал. А ты?..

— А я вспорола подкладку сумочки и вынула вещи, взятые из тайника Роджера.

Меня пробрал озноб, и я протянула Боннеру «контрабанду» с севера. Тот даже не подумал принять мой щедрый дар.

— Это те самые вещи, из-за которых вскрыли вашу суперзащищенную квартиру и перевернули все вверх дном? — будто невзначай, задумавшись, уточнил Адам.

Я пожала плечами и, помедлив, кивнула.

— Те, из-за которых, предположительно, пришлось исчезнуть твоему мужу?

— А… э-э-э… Да.

— Которые спрятаны в квартире Стэфани Кирк? — закончил Адам, и на лице его все-таки отразилось бешенство, поднимающееся изнутри.

— Да, это они! — выпалила я, тряхнув перед его носом этими чертовыми находками. — Забирай.

— К чему они мне? — искренне удивился Боннер. — Только ненормальный будет прикасаться к вещам, пропитанным чужой магией, без должного осмотра и понимания, что они собой представляют.

Шах и мат. Ну, почти…

Да, я признавала свою вину, но только за последнюю ложь. Потому что вещи не представляли прямой угрозы. Уж мне ли не знать? Щелкнув фонариком, я погрузила нас в темноту, освещаемую только обманчивым светом луны, пробиравшимся в открытое окно. Так было легче говорить.

— Я артефактор, Адам, — шепнула тихо, тщательно подбирая слова. — И просто не могу пройти мимо. Или не взять эти вещи в руки, как ты. Мы их чувствуем. И к «плохим» не прикасаемся, находя иные пути оказания помощи. Но, как правило, для артефактора нет «плохих», потому что мы для них — лекари. Они притягивают, просят, рассказывают и… повелевают нами, если можно так сказать. Манят, зовут. Некоторых сводят с ума. У меня не было практики много лет, и теперь каждый зов сродни глотку свежего воздуха после душного помещения. Да, мои действия тебе кажутся абсурдными, но иначе я просто не могу.

Взявшись за ручку двери, я собралась выйти в коридор, снова чувствуя безотчетный страх, сковывающий все внутри. Безумно хотелось остаться, но напрашиваться и снова видеть укор в черных глазах было выше моих сил. Лучше вернусь к себе, обдумаю все и…

На плечи легли сильные руки, чуть сжав их и потянув назад. Я отступила от двери, обернулась и задержала дыхание, глядя на смутные очертания лица Адама и ожидая, что он скажет.

Только слов не было. Был мрачный взгляд, складка между бровей, кривая линия губ… А потом он взял меня за руку и повел за собой. Через одну комнату в другую, где и нашлась кровать, застеленная теплыми одеялами. Еще там были огромный стеллаж во всю стену с кучей книг, массивный шкаф и пустой стол, рядом с которым лежала гора белой ткани, еще недавно закрывающей мебель.

— Это твоя спальня? — спросила я удивленно. — Здесь ты провел детство?

— Да. — Он остановился чуть позади меня.

— Скажи мне, что комната стала такой после нашествия твоей сестры, — попросила я. Ну не может мальчик вырасти вот здесь, в этой аскетичной обстановке.

— Нет, в мои комнаты она не ходила и не ходит. Никто не ходит.

У меня мурашки пробежали по коже.

— Потому что?..

— Потому что я некромант, Кэти. — Он стремительно обошел меня, сел на кровать и, уперев кулаки в матрас, чуть наклонился в мою сторону, объясняя: — Я ведь говорил, что рядом со мной несладко.

— Характер у тебя и впрямь ужасный, — согласилась я, продолжая стоять на месте и разглядывать непривычного Адама, слишком открытого и разговорчивого. — Но родня должна бы привыкнуть к этому после стольких совместно прожитых лет.

— Я почти не жил с ними.

Он вдруг встрепенулся, с силой растер лицо ладонями и уставился на меня с привычной ухмылкой: