Ника Ёрш - Разведи меня, если сможешь

— Некроманты не живут с родными, Кэти. Как только у ребенка просыпается дар, его судьба предрешена. Есть две закрытые школы, специализирующиеся на обучении спецов такого рода. Одна из них находится в двухстах милях отсюда. «Гнездо ворона».

Я глупо моргала, слушая откровения Адама. А он продолжал говорить и с каждым словом поражал меня все сильнее:

— В нашем роду не было некромантов почти полсотни лет, а потом родился я, и родители приняли решение вернуться в этот дом, построенный еще моим прапрадедом. Мы жили на севере, иногда приезжая сюда на отдых, пока не открылись потоки силы.

— И сколько тебе было лет? Когда это случилось.

— Семь, — слишком спокойно ответил Адам.

— И они отдали тебя?! Так просто?!!

У меня в голове не укладывалось, что он говорил.

— Совсем не просто. Родители у нас с Донной были отличные. Но они ничего не могли поделать. Во-первых, дар опасен в руках несмышленыша, и нужно много лет учебы, чтобы понять, как его контролировать. А во-вторых, у некромантов особая энергетика, Кэт. Со мной рядом невозможно находиться дольше пары часов. Никому, кроме мне подобных.

— Но я не тебе подобная, — заметила, вспомнив, что даже спала с ним в одной постели.

— Знаю. И это удивительно. Как раз об этом я и хочу поговорить с профессором из «Гнезда», пока ты будешь беседовать с менталистом.

Сделав несколько шагов в сторону, я положила часы и фонарик на подоконник, вернулась к кровати и села рядом с Адамом.

— А что обычно происходит? Если пробыть с тобой дольше пары часов.

— Всякое, — пожал плечами некромант. — Раздражение. Злость. Людям хочется кричать, рвать и метать, пустить в ход кулаки… Чем теснее контакт, тем хуже. Даже самые спокойные люди тяжело переносят нас.

— Но как же? — удивилась я. — Я видела некроманта-телохранителя!

— Значит, с очень слабым, почти незначительным даром. Ему повезло. А мне — нет. Даже в школе у меня была отдельная комната, настолько велик негативный фон.

Я задумчиво прикусила губу, уловила на себе его взгляд и тоже повернулась.

— Поэтому твоя комната так далеко от остальных?

Он обвел взглядом помещение, усмехнулся и кивнул.

— Поэтому. И поэтому тебе лучше держаться подальше. Я заметил, что перепады твоего настроения участились.

— Заметил? — Я вскинула бровь и вдруг улыбнулась.

Вообще-то хорошего в его словах было мало, но мне вдруг стало очень легко. Потому что он поделился со мной своей тайной, и она многое мне прояснила. Про его замкнутость, противный характер и отношение ко мне.

— У тебя очень узкая кровать, — вдруг сообщила я, четко понимая — сегодня я никуда отсюда не уйду. Пусть хамит, пусть гримасничает, если хочет. Только не убегает и меня не гонит. Потому что одной страшно… Да, только поэтому. — А матрас хороший. Удобнее, чем у меня.

— Тогда ложись, — предложил он как-то слишком спокойно. — Я посплю на диване, в соседней комнате. Так надежнее.

— Для кого? — вскинула брови я.

— Кэтрин, прекрати. — Боннер поморщился и тяжело вздохнул, отчего я вдруг почувствовала себя глупой, навязчивой девочкой, пытавшейся соблазнить мужчину, у которого на меня не было планов. Совсем никаких. — Ты устала…

— Ты, как всегда, прав! Я пойду к себе, — сообщила, поднимаясь и не желая слушать продолжение. — Прости, что вбежала вот так, со своей истерикой. Нужно будет осмотреть артефакты при свете дня и повторить эксперимент. Позже, конечно.

Я нарочно переводила тему, при этом старательно делала независимый безразличный вид. Мол, успокоилась, приняла к сведению замечания, ушла.

И так бы все и было, наверное, не поднимись Боннер следом, не разверни меня резко к себе и не уставься своими черными глазами, проникающими в самые глубины моей души. Он был зол, но голос звучал ровно.

— Ты что, не понимаешь? — проговорил, сильнее сдавливая плечи. — Я только что перед тобой оголил прошлое, чтобы дошло! Со мной рядом не менее опасно, чем с твоим Роджером. И чем я буду лучше него, если, осознавая это, сделаю с тобой все, о чем мечтаю?

Я приоткрыла рот, собираясь сказать, что Роджер вовсе не мой, а потом заслушалась. Что он там сказал?

— Мечтаешь? — повторила, невольно вычленив самое понравившееся слово во всем его монологе.

— Кэтрин. — Он вдруг усмехнулся и неожиданно ласково провел большим пальцем по очертаниям моей скулы, плавно переместившись на все еще приоткрытые губы. — Услышь меня… Что ты творишь?

Не знаю. Просто касаюсь тебя в ответ.

Впервые за очень долгое время мне совершенно не хотелось задумываться над собственным поведением и приличиями. Ну а слова Адама про опасность меня ни капли не тронули. Я ведь спала с ним в обнимку, я ухаживала за ним несколько дней, ночуя рядом. И на людей при этом не бросалась, а напротив, становилась спокойнее и чувствовала себя лучше.

Поэтому когда этот благородный рыцарь-недотрога попытался снова отстраниться, я подалась вперед, сама коснувшись его губ. Мягко, осторожно, с ожиданием. Оттолкнет или?..

Замер, как изваяние, напрягся всем телом, чтобы несколько бесконечных мгновений сводить меня с ума неизвестностью. Но все окупилось сполна, стоило мне качнуться назад.

— Кэти, — выдохнул, впиваясь в мои губы грубо, напористо, неистово. — Куда? Теперь уходить поздно…

Ладонь Адама оказалась на моем затылке, не давая разорвать связь, соскальзывая на шею и ниже. Вторая его рука бессовестно стягивала с меня шорты, проникая под них, прижимая к его паху и позволяя ощутить всю силу нежелания. Нежелания расставаться со мной. Я удовлетворенно вздохнула, растворяясь в собственных ощущениях и понимая, что нужна ему не меньше, чем он мне. Возможно, только сейчас, а завтра мы все забудем… Если это возможно забыть.

Подхватив меня на руки, Боннер сделал несколько шагов и уложил на кровать, после чего стянул с себя футболку и шорты. Не торопясь, глядя на меня в упор голодным многообещающим взглядом.

Стоило ему вернуться ко мне, нависая сверху, я тут же вскинула руки, зарылась кончиками пальцев в его светлые волосы и потребовала новый поцелуй. Жгучий, томительный, распаляющий. При этом Боннер продолжал с упоением изучать мое тело, выгибающееся навстречу. Его длинные пальцы пробрались под футболку, подняли ее выше, стянули вниз кружевной лиф и коснулись самой чувствительной точки на груди. Чуть сжали, погладили, помассировали и вдруг бросили свое занятие, вырывая из моего рта стон разочарования.

— Адам, — шепчу, вкладывая в имя мольбу. Не останавливаться, не медлить…

Мне слышится его дыхание, сбившееся, громкое, отрывистое. И вот на кончике груди смыкаются губы, совсем недавно терзающие мой рот. Наслаждение накатывает взрывной волной, и я сама забываю, что нужно дышать. Пока не чувствую, что вот-вот попрощаюсь с легкими.