Марк Сэнд - Горная худра

— Вот Худрой-то меня и кличут, — невесело усмехалась золовка. — Слышала я, что худры все уродливы, мужеподобны, но на тебя посмотрела и перестала в это верить. Ты вон какая красавица — тоненькая, ладненькая, двумя пальцами в талии обхватить можно, и волосы, как золотой водопад, до пят стекают.

— Так замухрышка я, — терялась Гизела.

— Видишь, как оно забавно получается: у нас ты красавицей будешь, у вас — я… А для своих мы обе нехороши.

— Меня дома никто видом моим не попрекал, — возражала Гизела. — И тебя попрекать бы не стали. Будь я свободна, клянусь, увела бы тебя отсюда, никому бы над тобой смеяться не позволила! Была бы ты сердечной моей, в хрустальной пещере жила бы.

В хрустальных пещерах вместе селились худры, что находили подругу себе по сердцу и готовы были семью образовать, и Гри об этом было ведомо. Ведь у худр всё не как у людей, и женщины у них чаще живут с женщинами, чем с мужчинами. Смущалась она таких речей, но, однако же, замолчать Гизелу не просила.

В другой раз разговорились они про Финна.

— Брат с отцом нашим не шибко ладил, — рассказывала Гри, расчёсывая Гизеле волосы. — И когда ещё был жив батюшка, ушёл Финн на заработки, несколько лет дома не появлялся, и вестей не было от него. Думали даже, что сгинул, батюшка хутор мне оставить хотел. Однако три весны назад вернулся Финн. Рассказывал, что был в службе у одного ведуна; денег не скопил, зато научился тому, чего обычные люди и вовсе не знают. Ему не поверили сперва. Да Финн особо и не любит волшбу свою применять. Ну вот, а вскоре, как Финн вернулся, слёг отец с лихорадкой, да на ноги уж не поднялся; а хутор Финну достался.

— Так отец же тебе его отставить хотел?

— Хотел не хотел, — вздохнула Гри, — а раз наследник вернулся, нет у меня в хозяйстве доли. И то спасибо, что не гонит меня брат.

Собрала она с расчёски волосы, сложила в мешочек полотняный. В золото превращались выпавшие волосы бывшей худры, потому Финн строгий учёт им вёл, велел собирать да ему отдавать.

— Скверные обычаи у вас, — сморщила нос Гизела.

— Все так живут, — пожала плечами Гри. — Вот сосватали бы меня, дал бы батюшка за мной богатое приданое, стала бы я на хуторе мужа хозяйкой. Только Финн мне приданого не даст, нечего, скажет, добро разбазаривать, а без приданого никто меня не возьмёт. Век буду на хуторе работать. Да ничего, мне нравится; и тебе ведь помощь с хозяйством нужна, а потом, как детки пойдут, так и с детками…

— Очень нужен тебе муж, который берёт ради приданого! Лучше в горы тебе уйти. Знаешь ведь, что худры могут человека увести и себе подобным сделать? Могла бы я — увела бы тебя.

— Ох, да куда мне в горы, — отмахивалась Гри. Но чем больше слушала рассказы Гизелы, тем больше задумывалась.

В положенный срок понесла Гизела дитя, а после и разродилась благополучно. Финн с женой ещё ласковее стал, на руках её носил, подарками дорогими одаривал. На сына глядел — наглядеться не мог:

— Смотри, — говорил, — весь в меня пошёл. Хочу дочку ещё, чтобы на тебя была похожа, такая же красавица!

А Гизелу чёрная тоска заедать стала сильнее прежнего. Небо голубое над ней, солнце жёлтое светит ласково, работники уважают её, в пояс кланяются — что б не жить? Вот уж на далёкий сон стала похожа прежняя жизнь её. Кабы не разговоры с золовкой, и вовсе бы Гизела о ней забыла. Проснулась она как-то ночью — и поняла, что не помнит лиц сестёр своих. Шепчет имена их: Йерна! Сольва! Коббе! — а перед глазами чернота только. И даже собственного имени уже не помнит бывшая худра. Навеки ей быть Гизелой, и никогда она не вернётся в родные горы.

У Финна на глазах ещё сдерживалась Гизела, не показывала ему тоски своей. А когда не видел муж, сил не было прятать слёзы; целыми днями, бывало, плакала она. Если б и слёзы её в золото превращались, быть бы Финну богаче короля. Гри на это смотрела да хмурилась. Думала она, что пройдёт тоска невестки, как ребёнка родит, ан нет: не полюбила Гизела сына, равнодушно к человеческому отпрыску было сердце её. Кормить кормила, на руках укачивала, всё, что матери положено, делала, но не вызывал в ней малютка ни радости, ни умиления.

— Ещё больше он меня к людскому миру привязывает, — горько сказала Гизела золовке, глядя, как малыш изо рта пузыри пускает. И отвернулась.

Грустно было Гри видеть, как постепенно угасает Гизела, как одна тень от неё остаётся. Видела ведь она невестку и весёлой, и радостной. А теперь ничто не радовало бывшую худру, и серым стал её взгляд.

— Боюсь я, что умрёшь ты, — как-то сказала Гри.

— Хорошо, коли так, — равнодушно отвечала Гизела.

— Ведь всё есть у тебя, о чём другие только мечтают!

— Есть, да не нужно мне это. Не могу я к человеческому житью привыкнуть. Что угодно бы отдала, лишь бы снова свободной стать.

— Хорошо же! — сказала Гри. — Попробую у Финна выведать, возможно ли тебе к прежней жизни вернуться.

Полыхнула на неё Гизела полным надежды взглядом из-под золотых ресниц, и ощутила Гри, что готова горы своротить и вокруг хутора их расставить, лишь бы ещё раз посмотрела так на неё невестка. И даже страх перед Финном не так важен оказался, как то, что верит в неё Гизела и на неё надеется.

Много времени прошло, прежде чем придумала Гри, как к брату подступиться. Финн ведь с ней особых бесед не вёл — распорядится, что делать, да и хватит с неё братней ласки. Но знала Гри, что как напьётся Финн чёрного мёда, так разговорчивым становится, волшбой своей похвалиться хочет, и если верно ему вопросы задавать, можно многое выведать. И вот осенью, после сбора урожая, устроил Финн праздник для работников. Отужинали все, мёда хмельного выпили, обсудили год прошедший да год будущий. Славный урожай собрал Финн, доволен он был. После работники своей компанией гулять пошли, а Финн затеял жене да сестре о планах на будущее рассказывать. Только Гизела его долго слушать не стала: извинилась, попросилась спать, сказала, голова у неё болит очень. Не по нраву это пришлось Финну, однако серчать на жену не стал, отпустил её.

— Всё не может она до конца прежнюю жизнь забыть, — сказала брату Гри, глядя в огонь очага.

— Позабудет! — махнул рукой Финн. — Это всё привычка; надо поласковее быть с Гизелой да о прошлом не напоминать, это и пройдёт. Всё одно нет ей к дикой жизни возврата.

— Что же, навсегда она человеком останется? — как бы случайно спросила Гри. — Не сможет снова в худру обернуться?

— Сама не сможет, — ответил Финн, опрокидывая кружку с мёдом. — Только если поможет кто.

— Поможет?

— Да; и ни она сама, ни родня её горная, ни какая другая нечисть, а только человек, который в церкви был крещён и крест на себе носит. Вот если такой человек поднимется высоко в скалы, где они красными становятся, найдёт, где растёт железная трава, сплетёт из этой травы полотно да накинет это полотно на неё, тогда обернётся Гизела снова худрой. И сделать это всё нужно в одну ночь, потому что если упадёт на полотно хоть один солнечный луч, потеряет оно свою силу. Только не бывать тому. Куда лучше в семье да ласке жить, чем по горам скакать. Здесь её место.