Джордж Бейли - Рыжая Соня и кладовые тьмы

— Ты называешь это естественной смертью?! — ошалев от страха, вскричал Прыгун, позорно взвизгнув на последнем слове. Если прежде его лицо поражало всех белизной, то сейчас кровь ударила ему в голову, и щеки юноши пылали факелом.

— Уймись, слабоумный! — гаркнул на него Каруго.— Раз сказано, сам умер, значит, так оно и есть!

— Но он выглядит так,— поддержал заморийца его товарищ,— словно из него высосали не только кровь, но и все соки — до последней капли!

Пока друг говорил, парень притих, видно, твердо пообещав себе рта впредь не открывать, но колдунья видела, что не только он, но и прочие не склонны ей верить.

— Мне не исполнилось и шести лет,— заговорила вдруг она совершенно об ином,— когда кочевые гирканцы с юга напали на нашу деревню. Отца убили почти сразу за то, что он вместе с другими мужчинами посмел сопротивляться. Потом выловили и поубивали остальных. Никто не выжил. Но прежде изнасиловали женщин. И мою мать в том числе, хотя она кричала и молила о пощаде, ведь ей предстояло скоро родить… После этого мерзавцы, смеясь, вспороли ей живот, вынули не родившегося еще младенца и бросили в дорожную пыль, под копыта коней…

Некоторое время она молчала, и никто не посмел проронить ни звука, хотя рассказ Пифии получился страшным, да к тому же еще и непонятно было, зачем она об этом говорит…

— Так вот,— вновь заговорила она, словно почувствовав этот незаданный вопрос,— кто мне ответит, естественна ли такая смерть для еще не родившегося младенца? — Она помолчала немного, но так и не дождалась ни от кого ни слова — Именно тогда я поняла, что человеческая жизнь ничего не стоит, и именно тогда я научилась ненавидеть… Себе подобных…

Пифия подошла к Прыгуну, и парень замер, ни жив, ни мертв от страха.

Явно наслаждаясь произведенным ее словами впечатлением и прикованным к ней всеобщим вниманием, колдунья сняла с плеча заморийца лук и выхватила из колчана за его спиной стрелу.

— Смотрите,— сказала она, целясь в то, что осталось от Сога. — Если труп рассыплется, то в его смерти повинна магия. Если нет, он умер своей смертью.

— Нельзя так,— возразил кто-то.— Он ведь был нам товарищем…

— Именно — был,— равнодушно кивнула Халима.— Теперь ему уже ничто не поможет. И ничто не повредит,— добавила она чуть ли не весело, но от веселья этого каждому стало не по себе.

Соня и не знала, что колдунья умеет стрелять из лука, но теперь убедилась, что это так.

С сухим гулким звуком пущенная Пифией стрела вонзилась в правый глаз мумии, да там и осталась. «Словно в пересохшее бревно»,— невольно подумала Соня, но тут же выругала себя за то, что так неуважительно рассуждает о погибшем.

— И все-таки кто же его так? — впервые за все утро заговорил Холд.

— Ты можешь накинуть на него аркан? — спросил Вожак Кучулуга.

— Чего проще…— пожав плечами, ответил тот, снял с пояса аккуратно уложенную веревку и, как показалось всем, не целясь набросил на голову трупа.

Никто не заметил его нарочитой небрежности, но это совсем не расстроило гирканца. Он рванул за конец веревки — труп качнулся в сторону стоявшей перед ними толпы, и людям показалось, что сотни тонких нитеобразных щупальцев потянулись к ним. Стоявшие в первых рядах отпрянули, нутром чувствуя: чтобы не разделить участь их товарища, надо держаться подальше.

Все произошло мгновенно.

Кто-то глухо вскрикнул рядом с Вожаком. Тот резко обернулся, но даже его потрясающей ловкости не хватило, чтобы предотвратить катастрофу.

Теперь все видели, что растение только казалось высохшим, а на самом деле оно явно не прочь полакомиться чужаками. Воин, которого Север так и не узнал со спины, выхватил из ножен клинок и быстрым движением отсек метнувшийся в его сторону отросток. Вожак предостерегающе вскрикнул, но опоздал: плеть упала и, словно червь, стала извиваться на каменной плите.

Остальные щупальца отпрянули как по команде, но люди почувствовали, что это только начало.

Само пространство вокруг словно ожило. И хотя по-прежнему ничего вроде не происходило, воздух наполнился звуками. Так гром раздается все ближе и ближе, предупреждая о скорой и неизбежной грозе, а люди ищут убежище, чтобы укрыться от дождя. Сейчас со всех сторон доносилось неясное, но не предвещавшее ничего хорошего шуршание. Словно листы пергамента терлись друг о друга, скрипя и укладываясь в огромные стопки, гора которых все росла, грозя обрушиться на головы ратников, погрести их под собой.

— Что… Это?..— с запинкой спросил Прыгун, проклиная в душе тот день, когда решил спуститься в подземелья, чтобы разжиться деньжатами, не прилагая к этому особых усилий.

Впрочем, и остальные выглядели немногим лучше, а главное — никто так и не понял, что происходит. И только когда пламя факелов померкло, закрытое переплетением метнувшихся к людям отростков, стало понятно, что угроза на самом деле велика.

— Огня больше! — закричал Север и набросился с клинком на кровожадное растение.

Соня стояла с ним рядом и, не задумываясь, что делает, рубила и отсекала ветви. Щупальца же, казалось, действовали совершенно осмысленно.

Во всяком случае, они тянулись только к людям и никогда к неодушевленным предметам, словно каким-то образом различали их. Разумное существо, правда, наверняка попыталось бы зайти сзади и уж наверняка первым делом позаботилось бы о собственной безопасности. Гибкие же плети рвались вперед и, тут же обрубленные, сотнями валились на пол, но откуда-то все время появлялись новые и новые…

Схватка только еще набирала силу, а люди уже чувствовали себя загнанными в угол, многие уже мысленно простились с белым светом.

— Уходить пора! — крикнул кто-то.

— Некуда уходить! — отозвался Вожак.— Снаружи нас только и ждут! — объяснил он и вдруг посмотрел на пол.— А-а-а! Проклятье! Под ноги смотрите! — тут же приказал он.— Под ноги! И принесет мне кто-нибудь огня?!

Он кричал и рубил, рубил и ругался, а по квадратным каменным плитам ползли к нему гибкие, жесткие щупальца.

Точно змеи… Страшнее змей… Одно их, бесспорно, роднило: как и их животные собратья, гады растительные стремились добраться до теплой человеческой плоти.

— Больше огня! — крикнул Север, когда факелы наконец заполыхали.— Жгите все, что может гореть, иначе нам конец!

Он дрался как сумасшедший, и хотя Соня не уступала ему, да и остальные сражались с отчаянием людей, которые защищали свои жизни, довольно скоро стало ясно, что если что-то не изменить, причем прямо сейчас, то участь их решена. Крики доносились со всех сторон, и Вожак понимал: даже если они победят, кого-то из своих людей он не увидит уже никогда.

— Нельзя,— отозвался Кучулуг.— Сами сгорим!

— Плевать! — гаркнул Вожак.— Не сгорим, так засушат!