Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Осенняя Луна

— Кейулани, — принялся вновь умолять ее проситель, — ты можешь требовать чего угодно за свою услугу, за то, что всего-навсего посмотришь на этого парня, а потом повернешься и тут же уйдешь. Это не займет много времени, я лично доставлю тебя в дом Туорга, шестерка коней ждет у ворот Килвы — а потом привезу назад.

Губы Кей дрогнули.

— Шестерки коней мало, чтобы сдвинуть меня с места. Я туда не пойду.

— Тогда юноша погибнет.

— Значит, так ему на роду написано. Всех спасти невозможно.

Не зная, что еще предпринять и как ее убедить, слуга встал перед ней на колени.

— Умоляю тебя…

— Встань, — велела Мать. — Это бесполезно.

Он поднялся и направился было прочь, но голос Кейулани остановил его.

— Если это необходимо, привези юношу сюда, в Килву. Пусть его положат рядом с теми, кто сражался на арене для потехи таких, как он.

— Это твое условие, Кей?..

Губы старухи снова сомкнулись, и веки опустились, наполовину прикрыв глаза. Она застыла, как изваяние, и безжалостно яркое рассветное солнце осветило ее древнее лицо. Она сказала все, что считала нужным, и не находила смысла продолжать.

Очнувшись, Аггу решил, что оказался в каком-то месте, более всего соответствующем его представлению о Серых Равнинах. Ни на что иное, сколько-нибудь знакомое, это не походило. Он даже не понял, на чем лежит, но точно определил, что не в доме Туорга — роскошью здесь и не пахло, зато пахло сыростью и кровью.

— Он был ранен, но далеко не вчера, — услышал Аггу незнакомый глухой голос. — У него пробит висок, поврежден череп, и осколок кости давит на мозг, отчего с ним и происходят такие приступы. Странно, что он не умер раньше, но это может случиться в любой момент.

— Ты можешь помочь ему, Кейулани? — спросил другой голос.

— Не знаю. Это непросто. Я должна подумать.

— Тогда думай быстрее, старуха. Завтра он должен присутствовать на балу при дворе!

— Завтра — невозможно. Если хотите торопить меня, лучше возьмите его и убирайтесь. Найдите более сведущего врачевателя и забудьте обо мне.

Речь идет о нем, понял Аггу. Голова продолжала гудеть, боль не отпускала и не уменьшалась.

— Мать, — позвал кто-то. — Подойди ко мне, Мать!

Быстрые шаркающие шаги, тихие неразборчивые голоса чуть в стороне. Через какое-то время женщина вернулась.

— Но князь не может оставаться здесь, в такой грязи!

— Почему же все эти люди могут, а он нет? Потому что он князь, а они — рабы или инородцы? Все люди страдают одинаково, и смерть достаточно справедлива, чтобы не различать титулов. Кстати, я не настаиваю ни на вашем, ни на его присутствии.

— Я не князь, — Аггу трудно было говорить, но он счел необходимым пересилить себя и вмешаться, — я воин.

А так как он привык никогда не отводить взгляд перед тем, к кому обращается, ему пришлось посмотреть на стоящую над ним женщину, и глаза Аггу, перед которыми, против его воли, все расплывалось, встретились с ее взглядом, живым и участливым. Юные очи сияли на старом лице, он вяло подивился такому несоответствию.

— Ты сам-то хочешь остаться?

— Да, — почему-то Аггу чувствовал, что доверяет ей.

— Я не обещаю тебе, что смогу сотворить чудо, — сказала женщина.

— И не надо…

— Я не знаю, как быть, Таймацу. Я не в силах решить, как взяться за подобное дело. Мне необходим твой совет, Призрак, поэтому я и пришла.

Соня замерла и затаила дыхание. Кажется, впервые ей удалось сделать так, что она находилась в непосредственной близости от Осенней Луны, а он, занятый разговором с другим человеком, не знал об ее присутствии.

— Одно неосторожное движение с моей стороны, и он погибнет. Если бы ты мог помочь мне, показать… ты знаешь, мне уже многое известно о травах и прочих важных вещах, ты меня всему обучил. Но с таким случаем я за это время не сталкивалась, даже не пыталась вмешаться, если кто-то получал похожие раны.

— Если, как ты говоришь, кость давит на мозг, убери ее, вот и все. Ты справишься, Кейулани. Ты просто боишься, а страх — первый враг успеха. Что с тобой?

— Я впервые нарушила заповедь. Он не гладиатор, — вздохнула та, с кем говорил Призрак.

— И был ранен не на арене. Я надеялась, что те, кто пришел просить за него, сами передумают, откажутся. У него высокий титул.

— Кто же просил?

— Люди Туорга.

— О! — кажется, это известие поразило Таймацу. — Ты растешь, дитя. Тебе делает честь то, что ты ему не отказала. В глазах Единого это дорогого стоит, Кей. Что ж, доведи начатое до конца.

— Неужели ты не придешь, чтобы показать мне, как я должна действовать? — умоляюще произнесла женщина.

— Приду, — помолчав, согласился Призрак.

— Мне трудно отказать тебе. Сколько у тебя там еще людей?

— Немного. Двое. И они будут спать, — заверила она. — Тебя никто не увидит, и ты себя не выдашь.

— Хорошо, Кейулани. Ступай, — велел Осенняя Луна, заканчивая беседу; но женщина медлила, похоже, собираясь о чем-то еще спросить его.

Соня решилась сделать шаг в сторону этих двоих, остро ощущая, что приблизилась к какой-то тайне и желая рассмотреть женщину повнимательнее. Пока же она только по голосу определила, что это вообще женщина: та была облачена в бесформенную одежду и закутана в плащ, полностью скрывавший ее фигуру.

Над Бельверусом сгустились вечерние сумерки. Серое на сером было почти неразличимо. Но Соня могла бы поклясться, что прежде видела это создание, требовалось только вспомнить, когда и при каких обстоятельствах. И тут она поняла. Старуха, бродившая возле дома, вот это кто! Конечно, никаких сомнений. Таймацу тогда сделал вид, будто не понимает, о ком Соня его спрашивает, отделавшись иносказаниями. Значит, на самом деле Призрак прекрасно понимал, о ком шла речь.

Но голос женщины совершенно не соответствовал преклонному возрасту. Скорее, он мог принадлежать куда более молодой женщине, хотя и был низок и глуховат.

— Как… он? — наконец, снова заговорила Кейулани, и в ее коротком вопросе было слишком много чувства, тревоги и любви, чтобы можно было предположить, будто речь идет о ком-то ей безразличном.

— Ты сама видела, — отозвался Таймацу, — хотя я и сожалею о том, что допустил это. Но ты очень упряма, дитя.

Во второй раз он употребил обращение, менее всего соответствующее предполагаемому возрасту его собеседницы. Ничего себе «дитя», прожившее чуть не сотню лет… если только это действительно так. Имя «Кейулани» Соне ни о чем не говорило — девушка впервые слышала его.

— Иди же, — с нажимом проговорил Осенняя Луна, — тебя ждут.

Женщина, опустив голову, не тронулась с места, словно замерев в нерешительности, потом склонилась над росшим возле самой дорожки розовым кустом.

— Он все еще здесь, — тихо сказала она. — И даже выбросил молодые побеги. Знаешь, как говорил о розах Эльбер? Однажды он сказал мне, что они — это любовь, превратившаяся в цветы. Ты ухаживаешь за ними, поливаешь, а они только и делают, что дразнят тебя: выбросят бутоны, которые в один прекрасный день осыплются, так и не раскрывшись. Ты рыхлишь землю, а они колют тебя шипами. Но когда распускается хоть один-единственный цветок, это стоит любых трудов и боли…