Энтони Варенберг - Рыжая Соня и Осенняя Луна

— Если этому верить, то борись, не боясь шипов и заморозков, — отозвался Осенняя Луна. — Избранный обязательно получит свою награду, Кейулани.

Как терпелив и добр он был с этой женщиной! Соня никогда не слышала в голосе Таймацу такого участия и заботы.

— Ты так думаешь? — спросила та. — Ты вправду веришь, что бывает такая любовь на свете? Которая сильнее любых заморозков? Ты… когда-нибудь встречал ее?

— Да, дитя, — Соня услышала, что островитянин улыбается. — И ты тому живое подтверждение.

Соня терпеливо дождалась, пока они расстанутся, и женщина наконец уйдет. Но после этого она, собравшись с духом, сама подошла к Призраку.

— И что все это значит, Осенняя Луна?

Он ничуть не удивился и не выказал возмущения тем, что она подслушивала.

— Неужели ты еще сама ни о чем не догадалась, дочь Рыси? Едва ли ты настолько глупа.

— Значит, под могильной плитой в склепе Ишума ничего нет, — проговорила Соня, отчетливо слыша, как колотится собственное сердце. — Я так и знала. Глария не умерла.

— Здесь ты ошибаешься. Глария мертва, но родилась Кейулани.

— Все равно, это один и тот же человек, — настаивала Соня. — Не представляю, как ты это проделал, как выдал живую за умершую, где скрывал ее…

— Здесь, в этом доме, в течение нескольких лун, она была в безопасности со мною. Мне удалось показать ей, что новая жизнь тоже имеет смысл.

— Но почему этот образ? Она ведь еще молода!

— Образ вполне соответствует сути. Слишком длинную жизнь надо прожить, чтобы у человека появилось так' много шрамов на сердце, как у Кейулани.

— У Гларии.

— У Кейулани, — вновь настойчиво поправил он. — Забудь все, что видела и слышала, Соня. Эльбер не имеет права знать, не имеет права еще раз погубить то, что мне удалось сохранить, собрать воедино — поверь, это было нелегко. Я допустил, чтобы тебе стало известно больше, чем следует, лишь потому, что ты, раз усомнившись, непременно примешься сама во всем разбираться и искать истину, безрассудно и безоглядно, и в таком случае, конечно, потянешь Эльбера за собой. Но теперь для тебя уже нет никакой тайны, и ты можешь успокоиться. Не делай людей еще более несчастными, чем они и так уже есть. Часто бывает, что, желая совершить доброе дело, мы лишь наносим непоправимый вред. Подумай об этом, прежде чем что-либо совершать. Эльбер не заслуживает Гларии. Он еще слишком слаб.

Но Соня решилась поспорить с Осенней Луной. Она знала, что перечить ему себе дороже — пример того же Эльбера был у нее перед глазами. Недовольный его недавней вспышкой, Таймацу заставил Белого воина проводить тренировки по шестнадцать часов в день, не считая длительных медитаций, чтобы привести его дух в надлежащее состояние. Как бы ни был вынослив и силен Муонг, это было слишком даже для него. Соню, очень возможно, ожидало похожее наказание, если она не промолчит, но…

— Видишь ли, — начала она, — Эльбер и Глария прошли похожий путь. Он стал Муонгом и скрывался в лесах Дарфара. Она — Кейулани, и я не поняла в точности, чем она занимается, но думаю, что ищет в этом иллюзию успокоения. Но он все-таки вернулся, она же — все еще нет. Там, в племени Мбонго, один умный человек сказал мне — если вырвать растение с корнем из земли, оно умрет. Ложь во спасение все равно остается ложью. Я не раскрою рта и не разрушу созданное тобою, но поверь, что иногда даже ты можешь ошибаться.

— Это мне известно, — со спокойным достоинством признал Призрак, будто не обратив внимания на все остальное, сказанное Соней. — Надеюсь, ты не потеряешь лицо, нарушив свое обещание.

Да, на это она бы не пошла. Соня всегда умела держать язык за зубами. Как бы ей ни хотелось поведать Эльберу правду, она понимала, что пока не должна так поступать.

А Таймацу просто не мог объяснить ей всего, что тогда произошло с Гларией. Объяснение, которое Соня считала единственно правильным, на самом деле, не вполне соответствовало действительности. По большому счету, Таймацу и сам не вполне понимал, с чем именно столкнулся, он лишь ощущал, что ему довелось оказаться лицом к лицу с великой тайной, мистерией духа, для которой бесполезно пытаться подыскать некое разумное и простое объяснение.

Почти девять зим назад он последовал в Бельверус за Эльбером. До этого островитянин в течение года делал все возможное, чтобы просто поставить этого человека, чудовищно изувеченного на арене, на ноги, и имел все основания гордиться результатом своих усилий. Но стоило бритунцу почувствовать, что прежние силы практически полностью вернулись к нему, он немедленно, ни о чем не задумываясь, бросился к той единственной женщине, которую безумно любил и желал возвратить себе.

Этому Таймацу помешать не мог. Он лишь стал свидетелем того, как Глария холодно приняла страстные признания своего прежнего возлюбленного и отослала его прочь, заявив, что больше никогда не желает видеть его. После этого Эльбер покинул Немедию, а Таймацу остался в Бельверусе, наблюдая за тем, что происходит с несчастной женщиной и поражаясь тому, насколько круглоглазые хайборийцы слепы душевно: они слышат слова, но не видят, что за таковыми скрывается. Ибо гневная, язвительная отповедь Гларии бритунцу не имела ничего общего с истинными чувствами, которые женщина испытывала.

Оставшись одна и потеряв самое дорогое, что было у нее в жизни, она начала стремительно угасать. Ее физическая оболочка еще, хотя и с трудом, продолжала влачить безрадостное земное существование, но души в ней почти не осталось.

Вероятно, Таймацу не следовало вмешиваться. Разумом он понимал, что нет никакого смысла длить такие невыразимые муки, которая ежедневно и ежечасно терпит эта несчастная, и милосерднее всего будет позволить произойти неизбежному, дав ей умереть. Но она была еще так молода. Так красива. Обладала таким внутренним благородством и мужеством. Островитянин не знал, что предпринять, но тут сами обстоятельства все решили за них обоих.

В Бельверус пришла Черная Смерть, и Глария стала одной из ее бесчисленных жертв. Во всяком случае, так все считали. Но островитянин почувствовал, что ему следует лично удостовериться в этой смерти, и явился в дом казначея.

Одного взгляда на бездыханное тело ему хватило, чтобы понять: женщина жива, однако пребывает в промежуточном состоянии между вечным сном и земным существованием. Нить ее жизни была настолько тонка, что уже и дыхания не ощущалось. Таймацу несколько раз приходилось сталкиваться с похожими явлениями. Случалось, что таких спящих хоронили заживо, принимая за мертвых. В иных случаях, они могли достаточно долгое время оставаться в этом состоянии, а затем либо душа окончательно разлучалась с телом, либо полностью воссоединялась с ним. Как угодно, теперь терять ни ему, ни Гларии было нечего, и островитянин решился рискнуть.