Беттина Белитц - Поцелуй шипов

Не сказав ни слова, не взглянув на меня, Колин развернул Луиса и рысью поскакал по улице вверх и назад в лес.

Я же напротив, качаясь, пошла вниз к раскинувшемуся передо мной пустому и покинутому пляжу и легла в прохладный прибой, дожидаясь вечера, который заставил зайти солнце за горящую гору раньше, чем обычно, намного раньше.

Когда мир потерял свои краски, я откатилась в сторону и совершенно мокрая, как была, встала и направилась к дому Анжело. Заправочная станция была уже закрыта; главная улица, лежащая передо мной, была тоже спокойнее, чем обычно. Только иногда мимо проезжал автомобиль. Мне даже не пришлось ждать и смотреть по сторонам, чтобы перейти её. Стрекот сверчков и цикад звучал нежнее и более хрупко. Возможно я просто привыкла к этому звуку. Не колеблясь, я пошла дальше. С каждым метром, который приближал меня к нему, мои шаги становились всё увереннее. Позвоночник выпрямился сам, голову я несла гордо и грациозно на упругих плечах. К железной калитке нужно было лишь прикоснуться, и она распахнулась.

Прошу, только не эта песня…, - мимолётно подумала я, когда до меня донеслись первые аккорды фортепьяно — ещё задолго до того, как увидела его — но потом полностью сдалась. Значит так должно быть. В его присутствие эта музыка будет звучать по-другому, не будет подпитывать во мне постоянное чувство недостатка, как обычно всегда случалось.

Я прямо-таки ненавидела фильм к этому саундтреку. «Амели» Я ненавидела название, ненавидела её имя, её большие глаза, постоянную улыбку — и эта ненависть происходила лишь от знания того, что я никогда не буду такой, как она: измотана судьбой и всё-таки в сердце всегда любящие, бескорыстные мысли. Даже когда судьба ещё не измотала меня, её весёлость напрягала. Она была слишком милой, любезной, порядочной, но в тайне мне понравилась фортепианная музыка в этом фильме, уже, когда я услышала её в самый первый раз. А теперь её играли для меня. Для моих шагов, движений, восприимчивой души. «Comptine D’un Autre 'Et'e» (франц. Рифма другого лета). Она вела меня к нему, без спешки и суматохи.

Землетрясение оставило следы разрушения в саду, которые я не заметила во время моего бегства, зато теперь увидела их более чётко. Они, благодаря своему болезненному шарму, заставили меня улыбнуться. Каменный ангел со львом раскололся на две части, теперь они были разделены, лев потерял свои сильные лапы, ангел лежал лицом вниз на высохшей, коричневой траве. Цветочные горшки лопнули, из щелей и трещин вылезла земля, словно кишки, камни на краю бассейна избороздили тонкие трещинки. На воде покачивался тонкий, зелёный слой водорослей. Когда я подошла к фортепьяно, которое пережило землетрясение и звучало так же чисто и ясно, как всегда, в мои босые подошвы впились осколки стекла от разбитых подсвечников. Мягкую мебель и бесчисленное количество подушек покрывала серая пыль, а также его светлые волосы. Отпечаток тела на большой тахте и маленькая складка на его левой щеке показывали, что только что он ещё отдыхал посреди хаоса.

Библиотека выглядела так же, как я её оставила, горы книг на полу. Карнизы в салоне свисали вдоль и поперёк. Лёгкий ветерок раздувал тонкую ткань, так что его края снова и снова скользили по пыли на полу и оставляли в ней таинственные узоры.

Анжело, не переставая играть, поднял на меня взгляд, и из его груди вырвался меланхоличный вздох. Как я смогу когда-нибудь достойно пережить день, не взглянув на него, по крайне мере, один раз? Из рта у него торчал леденец, только палочка была видна, его левая щека слегка выпирала. Я осторожно стряхнула с его волос пыль, потом обняла за плечи и прижала щёку к его. Пусть песня никогда не заканчивается, теперь, когда я могу слушать её без ненависти, хотя и с бесконечно ноющей тоской, распространившейся до самых кончиков пальцев, так сильно болело моё сердце.

Я осторожно вытащила леденец из его рта — он не сразу отпустил его, коротко удерживая зубами, как молодая собака, которая хочет поиграть — и сунула себе в рот. Слюни Анжело были на вкус сладкими, в том числе меня ожидала кисло-освежающая комбинация из лимона и колы. Мой любимы сорт. Конечно же мой любимый сорт. Я откусила, так что острые края сахара впились в язык. Хрустя, я его разжевала.

— Она когда-нибудь прекратиться? — спросила я его тихо. — Эта тоска, боль?

— В любой момент, когда пожелаешь…

— Скоро, — прошептала я. — Хочу быть с тобой, чувствовать тебя. — Поглотить тебя. Я так сильно этого хотела. В его присутствие всё, что ранее имело силу забрать у меня жизнерадостность, становилось неважным.

— Ты можешь. Скажи меня только когда, и я буду с тобой.

— Подожди один день и одну ночь.

— Один день и одну ночь? — Его улыбка стала шире. — Предвкушение, не так ли?

— Именно. Хочу, чтобы было время порадоваться. — Со мной так всегда. Я не люблю неожиданности, хочу порадоваться прекрасным вещам. Для этого мне, по меньшей мере, понадобятся один день и одна ночь, иначе всё будет напрасно. Я могу быстро загрустить, в течение нескольких секунд, но для радости нужно время.

— Где? — спросил Анжело и заиграл замедленные, неторопливые конечные такты. Я чуть не расплакалась, когда замер последний тон. Хотела услышать песню ещё раз.

— Наверху на плато Сила.

— На плато Сила?

— Да. В деревне, в которой ты в первый раз поймал меня, и мы в первый раз были вместе — одни. Пусть это случиться там.

— Но там пожар… Лес горит.

— Я знаю. — Я, хрустя, разжевала остальной леденец, не чувствуя никакого вкуса. Только сладость, больше ничего. — Но не везде. Выше деревни есть луг, там, где паслись козы. Там я буду тебя ждать, во второй половине дня, в самую жару. Хочу почувствовать солнце на коже.

Он взял одну прядь моих волос, поднёс к губам и поцеловал. — зрелище, которое я никогда не хотела забыть.

— Я буду там.

— Я встречу тебя.

Он кивнул.

— Тогда на том и порешим. Он причинил тебе боль? — Он указал на ранения на моём лице. Жар огня посодействовал тому, что раны и порезы, которые я получила, когда свалилась на острые камни на Санторини, снова открылись.

— Колин? — Я холодно рассмеялась. — Он никогда не осмелится, он ведь поклялся больше не трогать меня. Я во время землетрясения споткнулась и упала.

— Значит однажды он причинил тебе боль.

— Это теперь не имеет значения. Теперь всё равно. — Я выбросила обгрызанную палочку от леденца в сад и стряхнула несколько крошечных камешков с волос Анжело. Его щёки тоже были покрыты пылью, серый на сером, только глаза святились ярко и ясно, как всегда. — Скоро уже больше никто не сможет причинить мне боль. Тебе нужно идти, не так ли?

Вместо ответа, он встал, прошёл через салон и по лестнице наверх, некоторые ступеньки которой тоже сломались. Перила свисали вниз, как окаменевшая лиана. Я последовала за ним до его спальни, где он снял свою пыльную рубашку через голову и раздумывая встал перед открытым шкафом, не зная, что выбрать для своей ночной вылазки. Я прислонилась к дверному косяку и наблюдала за тем, как он выбирает. Иметь возможность находится рядом, когда он готовится к охоте, дало мне глубокое удовлетворение.