Беттина Белитц - Расколовшаяся Луна

— В какой-то момент они начали отравлять газом. Ты знаешь, что они говорили: вам нужно искупаться под душем, помыться. Потом из насадок выходил газ. Только я выжил. Конечно, я притворился мёртвым, но…

— Я знаю это, — прошептала я. — Я это видела. Я была поймана в тебе. Я была тобой.

Мы молчали, в то время как снаружи журчала вода. Потоп пришёл. Я с удовольствием закрыла бы окно, но я была не в состоянии двигаться. Колин сделал это за меня, хотя он ненавидел быть запертым. В эти тихие минуты может быть больше, чем когда либо.

— Они ставили надо мной эксперименты, когда поняли, что газ не может мне навредить, но и эксперименты…

Колин был не в состоянии рассказать до конца. Но это было и не нужно. Я уже тогда в школе не могла понять, и я всё ещё этого не понимала. Я верила, да, и я знала, но я не понимала этого. Медицинские эксперименты были частью всего этого. В конце концов, речь шла о том, чтобы вывести и искоренить. Массовое убийство было только средством для достижения цели.

— Как тебе удалось снова выбраться? — спросила я, после того, как заставила рвоту вернуться назад в мой пустой желудок. Горький привкус остался на языке.

— Тесса. Она освободила меня. Однажды ночью она вытащила меня из кучи трупов и сбежала со мной, перепрыгнув через забор. — Колин отвернулся и спрятал лицо в своих руках. Дрожь пробежала через его обычно такое хорошо контролируемое тело. Ему было стыдно. — Я был ей благодарен. И я себя за это презираю, потому что не будь её, этого никогда бы не случилось. Не будь её, я бы, вероятно, никогда не покинул бы свою родину. Не будь её, твоя душа была бы сейчас всё ещё невредимой.

— Моя душа никогда не была невредимой, Колин, — сказала я, и ледяная вода затопила меня, сдавила моё горло и прорвалась через мои глаза. Сбитая с толку, я подняла мои пальцы и положила на мокрые щёки, пока не поняла, что я плачу.

— О небо, Эли… Я уже думал, ты этого больше не можешь… — Колин всё ещё не касался меня, и я была рада этому, потому что я отбивалась бы от него, но мне нужно было плакать, чтобы можно было дышать дальше, и я позволила ему взять мои слёзы и поймать их. Они принесли нам тепло.

— Знаешь, что в средневековье многие женщины были сожжены, как ведьмы, потому что они не плакали? — Я вопросительно посмотрела на Колина и покачала головой. Нет, я этого не знала. — Сегодня думают, что у них была депрессия, поэтому они не могли плакать. И это казалось людям жутким. Но когда вы очень грустные или травмированные, тогда…

— … тогда мы больше не плачем, — задыхаясь, закончила я его мысль. Это было то, что я видела в глазах Марко у доктора Занд. Это были глаза, которые больше не плакали. Колин немного от меня отодвинулся.

— Ты ещё принимаешь таблетки, Эли? Послушал ли твой брат меня и перестал давать их тебе?

Я в недоумение посмотрела на него. Колин посоветовал это Паулю?

— Мне очень жаль, в первый момент было лучше всего дать тебе сильные медикаменты, а снотворное ведь предотвращает сны. Но принимать их долго опасно. Ты это знаешь, не так ли? — Ещё никогда не имело смысла что-то скрывать от Колина. Я сунула руку под подушку и бросила ему упаковку с таблетками. Он выдавил одну и понюхал её. Слабая улыбка прогнала суровость с его лица.

— И они действуют?

— Да, они действуют очень хорошо, — ответила я дерзко. — Ладно, я приняла немного больше, чем было назначено, но потом… потом я хорошо заснула.

— И проснулась, когда я сказал тебе всего два слова. Можешь проглотить их все за раз, Эли. Да здравствует эффект плацебо. Это валерьянка, моя дорогая.

— Вот блин. Эта собака, — сказала я со злостью. Доктор Занд провёл меня. С успехом. Я заснула. — Я всё-таки боюсь увидеть сон, Колин.

Я выпрямилась. Туман у меня в голове полностью развеялся. Моё сердце, казалось, ещё было холодное, но оно снова принадлежало мне, и мне внезапно стало ясно, как ужасно я обращалась с Колином. Мы, люди, прекрасно можем разлюбить, сказал он. Я была как раз на пути к этому. Может, я всё ещё продолжала идти по этому пути, и я не знала, можно ли было вернуться к тому, кем мы были раньше. Мы потеряли нашу невинность.

— Кто мы теперь друг другу? — спросила я робко. В конце концов, он должен был заметить, что я не хотела, чтобы он касался меня. Ни он, и никто либо ещё.

— В любом случае, друзья, — ответил Колин нежно, как будто хотел меня успокоить. — Но это сейчас не важно. Об этом мы поговорим позже.

— Позже, почему позже? Я хочу сейчас… — Сбитая с толку, я замотала головой. Как только он мог оставаться таким спокойным? Разве его совсем не затронуло то, что случилось? Но на самом деле меня тоже это не затронуло. Я знала, что между нами было что-то разрушено. Но это ещё как-то странно оставляло меня равнодушной, хотя я предчувствовала, что в какой-то момент это разобьём мне сердце.

— Нет. Не сейчас. Твой сон был не настоящим в течение всех этих ночей, Эли. Это было скорее бессознательное состояние, но не сон. Ты нуждалась в нём, чтобы твоё тело могло снова восстановиться. Но теперь тебе нужно поспать. Я останусь сидеть возле тебя. Я клянусь тебе, я не дотронусь до тебя. И сразу же разбужу, если образы вернуться. Но тебе надо поспать.

— Колин…,- пробормотала я, когда натянула одеяло на плечи и вытянула от удовольствия ноги. — Я должна кое-что знать… Ты будешь рядом, когда я проснусь?

— Я буду поблизости. Я не оставлю тебя одну. Не сегодня и не завтра. Но мою рубашку и мои сапоги я оставлю себе, нравится тебе это или нет. — Мой рот разучился смеяться, и уголки моих губ дрожали, когда растягивались, но я уснула с улыбкой на лице.

Длинное, требовательное рычание разбудило меня, и мне понадобилось какое-то время, чтобы опознать его. Это был мой желудок, который жаловался. Я была голодна, как волк. Я ещё наслаждалась тем, что у меня снова появился голод, и оставляла глаза закрытыми, чтобы открыть их лишь тогда, когда буду уверена, что хочу видеть окружающий меня мир. Потому что мне казалось, что он изменился. Он по-другому пах.

Мужскими духами, опилками и лаком? Краской? Кроме того, там присутствовал тонкий аромат табака, который вился возле моего носа. И одеяло, прижатое к моим рукам, было более гладким и шелковистым. Более дорогим.

Медленно, и всё ещё вслепую, я поднялась и облокотилась на спинку кровати. И она тоже показалось мне другой. Сделанная из ротанга, а не из дерева.

Я открыла свои веки и взглянула в рубиново-красные глаза змеи. Точно, это была огромная картина с изогнутой голубой змеёй, которая снова и снова выгоняла меня из спальни Пауля. Мне она не нравилась. Она висела на стене, которая отделяла мою комнату от его, как раз напротив его кровати.

Но теперь она смогла встревожить меня только на короткое время, потому что ситуация, в которой я находилась, переплюнула бы даже живую змею. В течение нескольких минут я сидела и пыталась понять, что же случилось. Я заметила, что мой рот был открыт, но была слишком ошеломлена, чтобы изменить это. Мой желудок использовал возможность, чтобы выразить свою сверлящую пустоту ещё раз.